Пять моих собак
Шрифт:
Сконфуженная тётя Ира молча всплёскивала руками…
Манюня так и осталась на всю жизнь обжорой. Не то что Бобка или Буля. Кто знает, не этим ли объяснялся её ровный, спокойный
Манюня и сейчас живёт у нас.
Мы давно уже получили новую квартиру. Старый дом наш сломали, на его месте теперь сквер. Каречка переселилась в Черёмушки, Хая Львовна – недалеко от нас. Они с Фридой часто приходят в гости.
Манюня начала быстро стареть.
На морде у неё проступила седина, возле глаз и усов вырос белый пух. Походка стала солиднее. Когда мы выводим её гулять в новый, просторный двор, она строго следит за порядком: облаивает молодых собак, огромного сильного пса дога… И все, представьте, уступают ей дорогу. Уважают старость!
У Манюни слабеют зрение и слух. Из-за этого случаются досадные ошибки. Этим летом на даче я пошла собирать грибы, оставив Манюню дома: шёл сильный дождь. Она обиделась. Подрыла забор и отправилась по моим следам. Следы были мокрые, неясные. Манюня увидела на дороге к станции женщину в синем плаще и побежала догонять.
Я вернулась
– А ваша собачка у станции бродит! Нюхает всех, печальная такая…
Пришлось мне идти к станции. Вот не было заботы…
Ещё издали увидела: на пустой платформе светлеет что-то. Одинокая Манюня мокла под проливным дождём, недоумевая, куда же я исчезла? Уверена, подойди сейчас электричка, она полезла бы в вагон и отправилась в Москву разыскивать меня: дежурила-то на той платформе, с которой я всегда уезжала в город!
Как же Манюня обрадовалась, когда я появилась!
Зимой Манюня уж больше не ездит с нами в Сокольники, где мы с Васей и Андрейкой по воскресеньям катаемся на лыжах. У неё стали болеть лапы. Она остаётся дома и мирно дремлет в своём углу, поджидая нас.
И вообще она теперь больше спит. Но если я сажусь за стол работать, всё-таки встаёт и устраивается у моих ног. Она лежит очень тихо, с закрытыми глазами, но, я знаю, не спит. Стоит мне пошевелиться, сразу открываются потускневшие чёрные, всё ещё красивые глаза, как будто спрашивают: «Ты что, куда-нибудь уходишь? Не уходи, мне будет грустно одной…»
И я, погладив Манюню по голове, продолжаю писать.