Пять президентов. Научно-фантастический роман
Шрифт:
Все сели на свои места, погруженные в размышления.
— Слушайте, Гард, — сказал после паузы Пун, — зачем вам все это нужно?
— Что именно, господин Пун?
— Да этот ваш… показ?
— Не понял.
Министр и заместитель переглянулись. По всей вероятности, они до сих пор не могли отнестись к делу серьезно, и коли так, то комиссар уже казался им полным кретином.
— У вас же есть оба преступника! — сказал министр, с полуслова поняв своего заместителя. — Фойт, как вы сказали, в тюрьме, а Грейчер — вот он! — И Воннел указал глазами на дверь.
— Это не Грейчер, а Таратура, — сказал Гард.
— Он может это доказать? — спросил Пун. — Вы посмотрите, как все получается: вы открыли страшное преступление, изловили двух убийц, и никто из них никуда не сбежал и не выкрал никаких чужих тел!
— А за отличный вымысел — спасибо! — добавил министр. — Очень приятно было читать, очень.
Гард оторопело смотрел на говорящих. Они экзаменуют его? Прощупывают? Просто шутят?
— Простите, господа, но Таратура не есть профессор Грейчер. Он отлично помнит, кто он, когда родился, чем занимается и кто у него друзья. Его биография и биография Грейчера не совпадают…
— Наш суд разберется в этом как надо, — сказал Воннел.
— Вы мне не доверяете, господин министр? — сухо сказал Гард.
— Зачем же так, комиссар…
— В таком случае поверьте мне. Тем более, что спасение Таратуры и всех пострадавших от перевоплощения, как и поиск преступника, — долг моей совести!
Министр поморщился, и Оскар Пун окончательно решил: премии не давать.
— Что же вы хотите? — раздраженно спросил Воннел.
— Прежде всего продемонстрировать вам записи допросов всех пострадавших.
— Давайте, давайте, — оживился Воннел. — У вас в форме отчета?
— Нет, магнитофонные записи.
— Превосходно!
Гард вынул из портфеля портативный магнитофон и, прежде чем нажать пуск, извинился за маленькое предисловие, которое был вынужден сделать:
— Итак, господа, Грейчер выехал из полицейского управления в своей машине, имея внешность инспектора Таратуры. Он понимал, что его будут преследовать. Действительно, через семь минут после побега все посты получили мою телефонограмму с требованием задержать машину, а также приметы Таратуры. Первый сигнал о невероятном событии я получил из универмага «Бенкур и Кь». Естественно, что профессор направился именно туда, где больше всего народа. Там он привел в действие аппарат перевоплощения и поменялся телами с человеком, голос которого вы сейчас услышите. Внимание, господа!
Гард включил магнитофон. На фоне гудящей толпы выделялся мужской голос, истерически шептавший:
«Умоляю вас, комиссар, умоляю! Быстрее врача! Со мной происходит что-то страшное! Уберите людей! Врача, комиссар, умоляю вас!..»
«Повторите рассказ о том, что с вами произошло». — Это был голос комиссара Гарда.
«Что? — спросил несчастный. — Что? Повторить? Это невозможно, комиссар! Он бежал по лестнице… столкнулся со мной… Я стоял вот тут… И вдруг мне в глаза блеснул зеленый луч… О Боже, как это страшно!.. Я на мгновение потерял сознание, а когда пришел в себя… Комиссар, умоляю вас — врача!.. Это не мои руки! Не мои руки! Не моя голова! Не мой голос! Я не в своем уме, комиссар? Мне все это кажется? О Боже!..»
«Куда делся тот человек, что столкнулся с вами на лестнице?»
«Не знаю, комиссар, я больше ничего не знаю! Я взглянул в зеркало и вдруг увидел, что мой костюм сидит не на мне!.. Понимаете? Это страшно!..»
Гард выключил магнитофон:
— Вы слышали, господа, голос первой жертвы: студента Джосайя Болвуда. Он приобрел внешность инспектора Таратуры, а с его внешностью профессор последовал дальше.
— Как скоро вы прибыли на место происшествия? — спросил Пун.
— Через шесть минут.
— Профессор не мог далеко уйти.
— Но мы потратили массу времени для того, чтобы установить его новые приметы.
— Почему же? — спросил Воннел. — Ведь студент был с вами.
— Но в таком состоянии, господин министр, что не мог описать свою внешность. Когда же мы привели его в чувство, выяснилось, что мы вообще плохо знаем свою внешность, — во всяком случае, гораздо хуже, чем чужую. И потому нам пришлось ехать домой к Болвуду, чтобы там добывать его фотографию. На все на это у нас ушло еще двадцать четыре минуты, а за это время…
— Ну, ну, что случилось за это время? — с интересом спросил Воннел.
— Вот вторая запись, господа.
С магнитофонной ленты отделился мужской голос с приятной баритональной окраской:
«Я интеллигентная женщина, комиссар, и понимаю, что, если дело дошло до воровства наружности, мир стоит на краю гибели…»
Министр не удержался и захохотал:
— Это женщина?! Невероятно! Она же говорит почти басом!
— Это печально, господин министр, — сказал Гард. — Можно продолжать?
«Если бы я знала, комиссар, — продолжал мужской голос, — что зеленый лучик, пущенный из рук этого типа, доставит мне столько неприятностей, я десять раз свернула бы ему шею, прежде чем он ко мне подошел».
«Что вы чувствовали, госпожа Лелевр?»
Министр вновь хмыкнул, еле сдерживая смех.
«У меня закружилась голова, а потом я почувствовала, что с моих ног падают туфли. Я ношу сорок третий размер, комиссар, а этот паршивый студентишка, наверное, не больше сорокового. Моя обувь и слетела с его ног… Ну, я, конечно, сначала испугалась и заорала, а потом думаю: чего я ору, если все это мне снится? Даже интересно досмотреть до конца. Но тут явились вы, господин комиссар, и мне стало ясно, что я бодрствую. Если во сне приходит полиция — значит, это не сон!»
«Что было дальше, мадам Лелевр?»
— Да, да, что было дальше? — вставил министр.
«Они смеялись! Я ничего не понимала, а они дико смеялись. Еще бы, не всегда увидишь мужчину, одетого в женское платье, да еще не по размеру!..»
Гард остановил магнитофон.
— Это мадам Мери Лелевр, продавщица. Она получила внешность студента Джосайя Болвуда, — пояснил комиссар. — Пока мы с ней объяснялись, профессор Грейчер в женском обличье вышел из универмага и исчез. Мы потеряли его из виду.