Пятерка с хвостиком и другие веселые повести
Шрифт:
У нас всегда уважали стариков, но такого успеха они не имели никогда. Целыми днями старики не закрывали рта — вспоминали. Дедов и прадедов, бабушек и прабабушек… И если послушать, так все эти бабуси, как правило, были необыкновенные красавицы, а деды такие силачи, что ой-ой-ой (один быка когда-то поборол, другой подводу с картошкой поднял, третий дуб из земли выворотил). Плюгавых, квелых, кривых, горбатых предков не было ни у кого. Разница только в том, что одни красавицы и силачи были казацкого роду, другие — мужицкого. И тут ничего не поделаешь. Предков не выбирают и не заказывают. Кузьма Барило был казацкого
— Диду, неужели у нас в роду так и не было ни одного запорожца? — с надеждой допытывался Ява у своего деда Варавы.
— Не… что-то не припомню.
— Вот еще! — сердито отворачивался Ява (как будто дед был виноват).
— Дурень ты, — спокойно говорил дед. — Да что там твои казаки без гречкосеев стоили бы… Кто б их кормил? С голоду поумирали б… А когда земля наша бывала в беде, то не только казаки, но и гречкосеи шли ее защищать. Брали косы, брали вилы и не хуже казаков били ворога.
Но на Яву дедова агитация не действовала. Бормоча: «Да-а… не могли уж на бабушке из казацкого рода жениться…» — хмурый Ява уходил прочь.
— И все им новую, новую нужно! Не могли еще немного в старой хате пожить, — сквозь зубы цедил Ява, с ненавистью глядя на новехонький дом свой под железной крышей. — Может, и у нас на потолке что-нибудь было написано… Дед же старый: много знает, а еще больше забыл…
Ява не мог примириться. Ява страдал. Тем более, что Карафолька ходил задравши нос и только плевал сквозь зубы в нашу сторону (словами задеть боялся, потому как знал, что мы, несмотря на предка, показали бы ему где раки зимуют).
И все же его задранный нос и цирканье сквозь зубы еще можно было бы пережить. Но он допек нас другим. Он устроил на выгоне «Запорожскую Сечь»… Войско было набрано только из «потомков». И кошевым единогласно выбрали Карафольку.
В вышитой сорочке, в широченных красных шароварах, в которых его брат танцевал когда-то в самодеятельности, нахлобучив дедовскую папаху, которая валялась до того в курятнике и была такой старой, что даже куры неслись в ней без особого удовольствия, гарцевал Карафолька перед своим войском. Водил его в походы, устраивал гульбища и казацкие удалые забавы.
Мы сидели в кустах и слушали, как раздавался над выгоном лихой запорожский напев:
Ой пан иль пропал — двум смертям не бывать,
Гей вы, хлопцы, на коней! В жарком деле побывать, славу добывать!
Мы скрежетали зубами. Мы никогда не чувствовали себя такими одинокими, оскорбленными и несчастными. Мы, как раз мы-то, по своей удали и должны были быть кошевыми атаманами… Мы, а не примерный Карафолька. Эх, залимонить бы ему сейчас в нос его задранный!…
И что бы такое ему подстроить, чем бы подковырнуть?
— Слушай, Ява, — пронзило меня вдруг. — Ты помнишь «Письмо запорожцев турецкому султану»?
— А? Ну и что?
— Напишем им такое же письмо.
— Как? Они же сами запорожцы.
— Какие они к черту запорожцы! Разве они настоящие? Как бы не так! Самозванцы. Подумаешь, предки!… Так и напишем: предки ваши молодцы, а вы черт те кто… Само письмо запорожцев у меня дома есть, в книжке «Украина смеется». Переделаем, и будет — во!
— Идем!
Мы взяли у меня книжку и пошли к Яве. У него над столом как раз висела картина Репина «Запорожцы». Усевшись под картиной и глядя на то, как весело запорожцы писали письмо султану, мы начали свое. Это была каторжная работа.
И вот наконец после долгих мук родилось на свет «Письмо настоящих запорожцев самозванцу лжекошевому, плюгавому отличнику Карафольке и его задрипанному войску»:
Ты — шайтан дурацкий, проклят
ого черта брат и товарищ и самого Люцифера секретарь! Какой ты к черту рыцарь? Какой ты запорожец, да еще и кошевой? Слюнтяй ты шепелявый! Дырка от бублика! Репей с хвоста собачьего! Латка на дранных штанах, шматок отличника недогрызеный! Твоего шелудивого войска мы не боимся, землею и водою будем биться с тобою! Не казаком тебе называться, а в куклы с бесштанными играться! Не стоишь ты доброго слова, пусть сжует тебя рыжая корова! И в голове у тебя не мозги, а полова, пугало ты огородное! Вот как мы тебе выдаем, плюгавый! И за это поцелуй нас в грязные, потрескавшиеся пятки, ведь братья твои — поросятки! Ось-ось-о!
Мы написали все это большими буквами на полуметровом куске обоев, что остались после строительства новой хаты. К обоям на толстой веревке вместо печати прицепили сухую коровью лепеху. Вышло, на наш взгляд, очень здорово.
Выделывая губами: «Трум-тум-ту-ру-рум-тум-тум-тум!» — отправились на выгон и торжественно вручили Карафольке «пергамент».
Мы были уверены, что после нашего письма авторитет Карафольки падет и загрохочет, как пустое ведро.
Но в тот же день мы получили очень сдержанное и вежливое письмо-ответ:
Дорогие друзья! Вы ругаетесь очень забористо, но это только потому, что вы не казацкого роду и вам обидно. Мы прекрасно это понимаем. Мы с удовольствием прочитали ваше письмо и даже согласны принять вас в свое запорожское войско писарями, хоть у вас и двойки по языку.
Между прочим, «недогрызенный» пишется с двумя «н», а «драный», наоборот, с одним (см. правило в учебнике грамматики, стр. 24, § 23).
С приветом.
По поручению славного войска запорожского
кошевой
Степа Карафолька.
Это было хуже, чем если бы он каждого из нас при всех положил на лопатки.
Мы не смотрели друг другу в глаза. Такого тяжелого поражения мы еще не переживали. Никогда мы еще не выглядели так жалко перед товариществом васюковских хлопцев. Нужно было что-то делать. Ведь еще немного — и даже сопливые первяки будут вытирать руки об наши головы.
— Вот если б нам настоящую казацкую саблю… — вздохнул я, — или пистолет, как те, что археологи выкопали… Полетел бы Карафолька из кошевых тут же!