Пятерка
Шрифт:
И на парковке, когда увидели две спущенные шины у фургона — старая синяя кошка припала на лапы — и кто-то сказал: «Блин», а кто-то вспомнил мать, и Джон все слышал, он был совсем свой, ветеран дороги, пусть всего двенадцатилетний.
Дин глянул на своего сына, осклабился и пожал плечами, будто говоря, что нет в этом мире ничего настолько важного, чтобы выводило тебя из формы, всегда можно найти обратную дорогу к центру того классного мира, в котором музыкант живет, и сказал, как всегда говорил в такой ситуации: «Джонни, дорожной карты нет». Потом он замолчал на пару секунд, может быть, впервые обдумав эту фразу, и добавил с этой косой улыбкой, обращаясь к сыну:
— Но…
— Вот
Джон стоял рядом с отцом, когда пистолет рявкнул. Рявкнул отцу в левое ухо, и Джон помнит, как отец дернулся от громкого звука, потому что он всегда говорил Джону, что надо беречь слух, ушей всего одна пара выдается на всю жизнь.
Пистолет еще два раза выстрелил, пока Дин Чарльз падал, клуб порохового дыма в ноздрях Джона смешался с запахом крови, мальчишка отшатнулся, падая одновременно с отцом, и одного через четыре часа в больнице признают мертвым, а другому всю жизнь предстоит переживать эту минуту снова и снова.
— Я должна его найти, — сказала Берк, непонятно, к кому обращаясь. Со стула она не сдвинулась.
— Найдется. — Джордж встал над ней. — Пошли, пора.
Кочевник медленно посчитал до трех и встал. Выходя вслед за другими из полицейского участка в обволакивающий жар клонящегося к вечеру дня, он подумал, до чего же смехотворная ситуация. Офигительно, блин, смехотворная. Позавчера еще его напрягал факт, что «The Five» закончит последнее турне в Остине шестнадцатого августа — «месяца смерти» для самого Кочевника, — а потом снова придется собирать новую группу, новое имя, новый дух, новый набор личностей. И вот где он оказался теперь, вот где они все теперь, и настоящий последний день пришел слишком рано. И Майка нет, он убит. Убит. Внезапная смерть была Кочевнику не в новинку, но потом он узнал, что из-за его отца, одного из самых отчаянных котов, стучавшихся когда-либо в заднюю дверь домохозяйки, работница косметического кабинета в Луисвилле бросила безработного мужа, владевшего десятью пистолетами. Это был бы фарс, черная комедия, снятая братьями Коэнами (в главной роли — Джордж Клуни, только с голубыми контактными линзами), но последний штрих оказался трагическим: человек, убивший Дина Чарльза, сделал пять шагов в сторону и застрелился, сунув себе пистолет под подбородок и осиротив еще двоих детей, у которых всегда теперь вдень рождения будет ощущение пустой дыры. Но как бы это все ни было ужасно, в том был смысл. А в этом… если бы он верил в Бога — а он не верил, — он бы услышал сейчас жестокий космический смех, ни для кого больше не смешной. Сейчас надо было перестать видеть, как падает Майк, снова и снова, перестать слышать сдавленный вопль Берк, или он сорвется в безумие прямо вот тут, сейчас, на улице Свитуотера.
Джордж сел за руль и ехал за машиной детектива. Берк сидела сзади, отодвинувшись от всех, одна. Все в тех же очках. Никто ни на кого смотреть не мог. Кочевник уставился прямо перед собой и продолжал молча себя грызть.
По дороге от заправочной станции к городу Берк вдруг вышла из забытья и вскрикнула:
— Блокнот! Я забыла блокнот!
— Постой! — сказал Джордж. Он и без того готов был из себя выскочить, и от этого ее вопля у него чуть кожа на хребте не лопнула. — Какой еще блокнот?
Господи, Боже ты мой! Я же его уронила! Он у меня в руке был, он наверняка выпал! — Берк была чуть ли не в истерике, и все прочие тоже завелись почти до срыва. — Ты его не видела? —
Она чуть не сорвалась на визг.
— Легче! — сказал Кочевник. — Мы сейчас вернуться не можем.
Они ехали за детективами, которые могли не понять, почему это «Жестянка» останавливается и разворачивается. Или понять не так.
— А ты заткнись! — зашипела на него Берк, вытаращив глаза и брызгая слюной. — Заткнись к хренам!
— Ну-ну-ну!
Ариэль развернулась и схватила Берк за руку, с другой стороны пытался ее успокоить Терри, но Берк не сдавалась. Она выдирала руку, чуть не вывернула Ариэль запястье, она рычала: «На хрен, на хрен всех вас!» — но Ариэль не отпускала, повторяя размеренно: «Успокойся, успокойся», — пока в Берк слегка не ослабла готовность сражаться со всем миром. А когда она ослабла, Берк едва не развалилась. У нее затряслись плечи, она опустила голову так, что лица стало не видно, и зарыдала почти беззвучно, но все же не совсем.
И все это время Ариэль ее не отпускала.
Кочевник и Джордж быстро переглянулись. Берк Бонневи, мастер скрытности, раскрылась так, что прятать стало нечего. Ни вызывающих замечаний, ни небрежного презрения, ни взрыва барабанной дроби от ударной установки. Она как есть, раскрытая настежь. Это зрелище вызывало не меньшую оторопь, чем давешняя стрельба.
Секунду спустя она вроде бы перестала плакать, потому что шмыгнула носом и свободной рукой мазнула себя по глазам.
— На, — сказал Кочевник, и так она получила его очки.
В полицейском участке всплыла история зеленого блокнота — Кочевник вспомнил, что этот блокнот лежал в саду на столе, около Майка.
— Он хотел, чтобы я это прочла, — объяснила Берк. — Для него это было важно.
Место преступления навестили, но Льюк оттуда доложил:
— По нулям. Его там нет. — Почувствовав, что Берк медленно и болезненно возвращается в собственный панцирь, он добавил: — Но всплывет. Когда все будет переписано.
Мотель «Лассо» на Восточном Бродвее оказался маленьким, но чистым, с бассейном за белым забором с плакатом: «Только для гостей. Плавать на свой страх и риск». Номеров здесь было примерно дюжина, все на одном уровне. Построен в стиле старого ранчо, и на каждой двери выжжено свое тавро. Джордж заполнил бумажки и получил два соседних номера с бесплатным кабельным телевидением и подарком от заведения — «завтраком скотовода» из бисквитов с вареньем плюс кофе или апельсиновый сок. Льюк подождал, пока они занесут чемоданы. Перед отъездом сказал, что вернется к ним около десяти вечера.
Они поели в «Сабвее», который обнаружился в стрипмолле в полумиле от мотеля. Поковырялись в тарелках, точнее говоря, хотя им действительно надо было что-то в себя запихнуть. Несмотря на то что солнце уже начинало садиться, Берк оставалась в темных очках. Съела она половину маленького пакета чипсов. Разговоров было мало — казалось неуважением говорить о чем-либо, кроме Майка, а эту тему трогать нельзя.
Наконец, когда все поели и настало время возвращаться в «Лассо», в ночь тихого ада и отупляющего кабельного телевидения, Терри сказал:
— Джон…
«…дорожной карты нет…»
Но нет, Терри этого не говорил, а Кочевник, быть может, услышал голос призрака из угла «Сабвея», где солнце уже ушло из города.
— Что ты собираешься делать? — спросил Терри.
— Делать? Когда? Вот прямо сейчас? Через пять минут? Через, блин твою мать, целый час? — Он почувствовал, как бросился жар в лицо, увидел, как расширились глаза Терри за очками и сам Терри сжался за столом потому что фитиль динамитной шашки горел. — Ты это имел в виду?