Пятеро, что ждут тебя на небесах
Шрифт:
Эдди двигался словно в трансе. Он прошелся по горящей нефтяной луже, и его одежда на спине вспыхнула. Желтое пламя метнулось вверх по ноге. Эдди вскинул руки к небу и заорал:
— Я ПОМОГУ ТЕБЕ! ВЫХОДИ! Я НЕ БУДУ СТРЕЛЯ…
Невыносимо жгучая боль пронзила ногу, и Эдди, длинно грязно выругавшись, рухнул на землю. Из раны под коленом сочилась кровь. В небе, освещенном синеватыми вспышками, ревели самолеты.
Он лежал на земле, обжигаемый огнем и истекающий кровью, закрыв глаза от нестерпимого жара, впервые в жизни готовый умереть. Кто-то потащил его назад, покатав по грязи, чтобы затушить пламя, и он, ослабевший и потрясенный случившимся,
Капитан размеренно кивал, припоминая те последние минуты.
— Помнишь, как ты оттуда выбрался? — спросил он.
— Пожалуй, нет, — отозвался Эдди.
— На это ушло два дня. Ты то терял сознание, то приходил в себя. Потерял много крови.
— И все-таки мы оттуда выбрались.
— Да-а-а… — протянул капитан и тяжело вздохнул. — Но пуля эта тебя достала, будь здоров.
И действительно, пулю так и не удалось вынуть. Она пробила нервы и застряла в кости, расколов ее сверху вниз. Эдди дважды оперировали, но так и не вылечили. Доктора сказали, что он будет хромать и что с годами, когда поврежденная кость ослабнет, хромота станет еще сильнее. Врачи объявили ему: они сделали все, что могли. А кто знает, так это было или нет? Эдди понимал одно: с тех пор как он очнулся в медсанчасти, жизнь его круто переменилась. О том, чтобы бегать, теперь не могло быть и речи. О том, чтобы танцевать, тоже. Но хуже всего было то, что его отношение к жизни стало совсем иным. Он как бы отстранился от жизни. Все вокруг казалось или глупым, или бессмысленным. Война не только повредила ему ногу, она вползла в его душу. На войне он многое познал. И вернулся совсем другим.
— Ты знаешь, — снова заговорил капитан, — что я в своей семье был военным в третьем поколении?
Эдди молча пожал плечами.
— Так вот. Я умел стрелять из пистолета, когда мне было только шесть. Каждое утро отец проверял застеленную мной постель: подбрасывал двадцатицентовую монету и смотрел, как она отскакивает от простыни. За обеденным столом я обязан был говорить «да, сэр», «нет, сэр».
До того как поступил на службу, я только и знал, что подчиняться приказам. А там, на службе, не успел оглянуться, как сам уже отдавал их.
В мирное время было совсем по-иному. У меня было немало этих рекрутов-умников. Но потом началась война, и пришли совсем другие, молодые, вроде тебя, которые уважали меня и готовы были выполнить любое мое приказание. В глазах у них был страх. А ко мне они относились так, точно я знал о войне какую-то тайну. Им казалось, я могу уберечь их от смерти. И тебе ведь тоже так казалось, правда?
Эдди признался, что так и было.
Капитан почесал затылок.
— А я, конечно же, не мог. Я ведь тоже выполнял свои приказы. Но раз уж я не мог сохранить вам жизнь, то желал хотя бы сделать так, чтоб мы были вместе. На войне нужно отыскать пусть маленькую, но идею, в которую можно было бы верить. И стоит только тебе ее найти, как ты хватаешься за нее, как солдат за свой крестик во время молитвы в укрытии. Для меня этой идеей было то, что я твердил вам каждый день: никого не оставлять в беде.
Эдди кивнул.
— Это было для нас очень важно, — сказал он.
Капитан посмотрел ему прямо в глаза.
— Надеюсь, что так оно и было, — отозвался он.
Он
— Что значит «надеетесь»? — спросил Эдди.
Капитан выпустил дым и указал сигаретой на ногу Эдди.
— Потому что, — произнес он, — это я тебя подстрелил.
Эдди посмотрел на ногу, которую он свесил с ветки. Снова появился шрам от операции. И вернулась прежняя боль. Эдди почувствовал, как в нем заклокотало что-то, чего он ни разу не чувствовал с того времени, как умер, а еще вернее — не испытывал уже многие годы, — дикая, бурная волна гнева и сильнейшее желание драться. Глаза его сузились, и он в упор посмотрел на капитана, а тот, не моргнув, встретил его взгляд так, точно именно этого и ждал. Он выпустил из рук сигарету и прошептал:
— Давай.
Эдди с воплем ринулся на капитана, и оба они, в схватке натыкаясь на ветви и лианы, полетели вниз с дерева.
— Почему? Гад ты! Гад ты! Кто угодно, но не ты! ПОЧЕМУ?
Они, сцепившись, боролись в грязи на земле. Эдди уселся капитану на грудь и бил его по лицу. Но крови не было. Эдди схватил его за ворот и с силой ударил головой о землю. Капитан и глазом не моргнул. После каждого удара он лишь поворачивался из стороны в сторону, давая Эдди возможность выплеснуть гнев. И наконец, схватив одной рукой, повалил его.
— А потому, — сказал он спокойно, прижимая грудь Эдди локтем, — что иначе бы ты в этом огне пропал. Погиб. А твое время тогда еще не пришло.
Эдди задохнулся:
— Мое… время?
Капитан снова заговорил:
— Ты тогда просто помешался на том, чтобы влезть в этот сарай. Ты чуть не угробил Мортона, когда он пытался тебя остановить. У нас были считанные минуты, чтобы убраться оттуда. А с тобой — черт подери твою силу — просто нельзя было справиться.
И тут на Эдди накатил новый прилив гнева: он схватил капитана за ворот и притянул к себе так близко, что видны стали его желтые от табака зубы.
— Моя… нога-а-а-а-а! — прорвало Эдди. — Моя жизнь!
— Я лишил тебя ноги, — спокойно отозвался капитан, — чтобы сохранить тебе жизнь.
Эдди отпустил капитана и повалился на землю изможденный. Руки его ныли. Голова кружилась. Столько лет подряд он не мог избавиться от воспоминаний о той страшной минуте, о той непоправимой ошибке, перевернувшей всю его жизнь.
— Никого в этом сарае не было. И что это мне взбрело в голову? Если б только я не полез туда… — Голос Эдди затих до шепота. — Лучше б я тогда умер.
— «Никого не оставлять в беде» — помнишь? — спросил капитан. — То, что случилось с тобой, я видел не раз и до этого. Солдат доходит до точки и дальше уже воевать не способен. Иногда это бывает посреди ночи. Он выкатывается из палатки и босой, полуодетый бредет с таким видом, точно направляется домой и точно дом его где-то за углом.
А иной раз это происходит в разгар боя. Он бросает оружие и стоит с бессмысленным видом. Для него все кончено. Сражаться он больше не может. Таких обычно сразу подстреливают.
Ты же увидел пожар и съехал с катушек прямо перед тем, как нам надо было убираться. Не мог я допустить, чтоб ты сгорел заживо. Я рассудил: нога заживет. Мы тебя вытащили оттуда, и ребята доставили тебя в медпункт.
Эдди, лежа на земле с облепленным листьями и перемазанным грязью лицом, тяжело дышал — в груди у него словно стучали молотком. До него не сразу дошли слова капитана.