Пятеро, что ждут тебя на небесах

Элбом Митч

Девочка подняла свою обуглившуюся руку. Эдди осторожно взял ее в свою, медленно повел камнем от кисти к плечу и вдруг заметил, что шрамы на руке побледнели. Он потер сильнее, и шрамы исчезли. Эдди стал тереть быстрее и быстрее, пока на месте обгорелой кожи не появилась чистая, обновленная. Эдди перевернул камень другой стороной и принялся тереть тощую спинку девочки, узенькие плечи, тонкую шею и, наконец, щеки и лоб.

Тала положила голову ему на грудь и закрыла глаза — точно задремала. Эдди нежно провел камнем вокруг ее век, а потом по искривленным болью губам и струпьям на голове, пока на ней не появились сливового цвета волосы, а лицо не стало таким, каким было, когда они

встретились.

Девочка открыла глаза, и белки ее сверкнули.

— Я пять, — прошептала она.

Эдди опустил камень и, задыхаясь, с дрожью в голосе спросил:

— Пять? Э-э… Тебе пять лет?

Девочка замотала головой. И показала Эдди пять пальцев. А потом ткнула Эдди в грудь, точно говоря: «Я для тебяпять. Твой пятый человек».

Подул теплый, легкий ветер. У Эдди по щеке покатилась слеза. Тала засмотрелась на нее, как засматривается ребенок на жука в траве. А потом заговорила, глядя в сторону.

— Почему грустный? — спросила она.

— Почему я грустный? — шепотом повторил Эдди. — Здесь?

Девочка указала вниз:

— Там.

Из груди Эдди вырвалось рыдание, последнее рыдание. Казалось, внутри у него теперь была полная пустота. Все барьеры между ним и девочкой рухнули: он не мог больше говорить с ней как взрослый с ребенком. И он сказал ей то, что уже сказал Маргарет, Руби, капитану, Синему Человеку, а главное — себе самому:

— Мне грустно, потому что я ничего в своей жизни не сделал. Я был полным ничтожеством. Я ничего не достиг. Я ничего в жизни не понимал. Мне казалось, что на земле для меня не было места.

Тала вынула проволочную собачку из воды.

— Было место, — сказала она.

— Где? На «Пирсе Руби»?

Девочка кивнула.

— Чинить аттракционы? В этом была моя жизнь? — Эдди шумно вздохнул. — Почему?

Тала покачала головой, точно говоря: разве это и так не понятно?

— Дети, — сказала она. — Ты делал им неопасно. Ты делал мне хорошо.

Она потерла собачку о его рубашку.

— Это было твое место, — сказала Тала, дотронулась до нашивки на его рубашке и, тихонько засмеявшись, добавила: — «Эдди Техо-слу-живане».

Эдди вступил в стремительно несущийся поток. Вокруг него, на дне, тут и там мелькали камни, соприкасаясь один с другим, словно истории его жизни. Он почувствовал, что тело его постепенно тает и растворяется, и что осталось ему совсем недолго, и что с ним теперь происходит то самое, что и должно произойти после того, как он встретил всех пятерых, предназначенных ему на небесах.

— Тала, — прошептал он.

Тала подняла на него взгляд.

— Та маленькая девочка на пирсе… Ты про нее знаешь?

Тала уставилась на свои ногти. А потом утвердительно кивнула.

— Я спас ее? Я ее оттуда вытащил?

Тала замотала головой:

— Не тащил.

Эдди содрогнулся. Голова его упала на грудь. Так вот оно что. Такой вот конец.

— Толкнул, — сказала Тала.

Эдди удивленно поднял глаза:

— Толкнул?

— Толкнул ее ноги. Не тащил. Толкнул. Большая штука упала. Делал ей неопасно.

Эдди недоверчиво зажмурился.

— Я же помню ее руки, — сказал он. — Это все, что я помню. Не могя ее толкнуть. Я чувствовал в руках ее руки.

Тала улыбнулась, зачерпнула речной воды и вложила свои маленькие пальчики в большую ладонь Эдди. И он мгновенно осознал, что прежде уже держал эту руку.

— Не ееруки, — сказала Тала. — Моируки.

Я несет тебя на небо. Чтобы тебе неопасно.

И тут вода в реке вдруг поднялась, доходя Эдди сначала до пояса, потом до груди и до плеч. Не успел он еще раз вдохнуть, как детский гам над его головой смолк, и он целиком погрузился в сильное, но бесшумное течение. Эдди по-прежнему чувствовал руку Талы в своей, но тело его словно отделилось от души, плоть его точно смывалась с кости и уносилась речным потоком вместе со всей его болью и усталостью, с каждым его шрамом, с каждой его раной, с каждым мучительным воспоминанием.

Эдди теперь был не более чем лист в потоке воды, и девочка бережно несла его сквозь тени и свет, сквозь всевозможные оттенки цветов: синие, слоновой кости, лимонные, черные, — и оттенки эти, как догадался Эдди, воплощали его эмоции. Девочка пронесла его сквозь сокрушительные волны огромного серого океана, и он вдруг окунулся в ярчайший свет, сиявший над невообразимой сценой.

Перед ним был пирс, усеянный тысячами людей: мужчинами, женщинами, отцами, матерями, детьми — множеством детей, — детьми из прошлого и настоящего, детьми, еще не родившимися; в бейсбольных кепках и шортах, бок о бок друг с другом, рука в руке, детьми, сидевшими на плечах и на коленях взрослых. Люди заполняли весь променад, все деревянные платформы и все аттракционы. И все они были там или могли быть там только благодаря той простой работе, которую Эдди делал всю свою жизнь, благодаря тому, что он предотвращал несчастные случаи, благодаря тому, что аттракционы были безопасны. И хотя губы этих людей не шевелились, Эдди слышал их голоса, столько голосов, сколько и вообразить было невозможно, и в душе его наконец-то воцарился покой — покой, какого он никогда прежде не ощущал. Тала больше не держала его за руку, и он летел над песком, над променадом, над палатками, над шпилями центральной аллеи к самому верху огромного белого колеса обозрения, где в слегка покачивающейся кабинке сидела женщина в желтом платье, его жена Маргарет, в ожидании протягивая к нему руки. Он потянулся к ней, она улыбнулась, и голоса вдруг слились в одну-единственную фразу, посланную Богом:

Наш дом.

Эпилог

Через три дня после несчастного случая парк «Пирс Руби» снова открылся. Газеты целую неделю печатали заметки о смерти Эдди, а потом переключились на истории о смертях других людей.

Аттракцион «Свободный полет Фреда» закрыли до конца сезона, а в следующем году снова открыли, но уже под новым названием: «Дьявольский спуск». Прокатиться на нем для подростков означало продемонстрировать смелость, так что на аттракционе от посетителей не было отбою, и хозяев парка это очень радовало.

Квартиру Эдди, ту, в которой он вырос, сдали внаем новому жильцу, и тот вставил в кухонное окно освинцованное стекло, чтобы не видно было больше старую карусель. Домингес согласился занять рабочее место Эдди. А те немногие пожитки, что от него остались, он сложил в сундук, где хранилось все, что было связано с «Пирсом Руби», включая фотографии самого первого входа в парк.

Тот парень, чей ключ перерезал кабель, Ники, вернувшись из парка, заказал себе новый ключ, а через четыре месяца продал свою машину. Ники часто наведывался в парк и без конца хвастался приятелям, что женщина, в честь которой был в свое время назван парк, его прабабушка.