Пятнадцать суток за сундук мертвеца
Шрифт:
С этими словами она пошла открывать дверь раннему гостю. Мне тоже было любопытно, кого это принесло с утра пораньше, поэтому я выскочила в коридор прямо в пижаме. На пороге появился Прохор.
— О, меценат ты наш! — обрадовалась Клюква. — Проходи, родной! Ты даже не представляешь, как мы рады тебя видеть!
Проша смущенно улыбался.
— Да я, собственно, за картинами пришел и деньги принес...
— Вот и отлично. Афоня, встречай гостя дорогого!
Как следовало встречать дорогого гостя, я не имела понятия, поэтому ограничилась лишь кивком в сторону кухни и пошла переодеваться. Тут же в комнате материализовалась Клюквина.
— Эх, Афоня, чувствую, заживем мы теперь! — она с такой силой потирала руки, что я всерьез задумалась о противопожарной безопасности. — Будем Ефиму картины заказывать, а Прохору их продавать. В Европу съездим, машину купим... Заживем!!!
От радости Клавка хрюкнула, крутанулась на месте и помчалась ублажать дорогого гостя. Правду сказать, на деньги, вырученные от продажи Фиминых картин, у меня были свои планы.
На кухне Клавка хлопотала вокруг Прохора. Тот важно надувал щеки и изо всех сил напускал на себя важный вид. Через полчаса высокий гость, сославшись на неотложные коммерческие дела, отбыл, унося с собой «Демократию» и зеленых шахтеров. По этому поводу я испытала ни с чем не сравнимое облегчение. На кухонном столе лежала стопочка зеленых американских купюр и радовала глаз. Я отсчитала пятьсот долларов и сунула их в карман джинсов.
— Ну, пошло дело худо-бедно! — вернулась в кухню Клюквина. Заметив, что на столе осталась ровно половина суммы, она пронзительно заверещала: — Афанасия, зачем ты взяла пятьсот баксов?!
— Надеюсь, концессионеры участвуют в прибыли на равных основаниях? — засунув руки поглубже в карманы, с ледяным спокойствием поинтересовалась я.
Клавка сжала кулаки и набросилась на меня, твердо намереваясь если не убить, то основательно покалечить:
— Я тебе сейчас покажу равные основания. Бендер, блин!
— Ты подожди бушевать-то, Клавдия Сергеевна. Идея есть кое-какая. Собирайся!
Пару секунд сестра внимательно смотрела на меня, а потом, сдержанно кивнув, отправилась одеваться.
Всю дорогу Клюква молчала. Она ничего не
сказала даже тогда, когда мы, прихватив бутылочку водки, вошли в подъезд Ефима. Художник был дома и явно страдал тяжелым похмельем. Увидев нас, а главное, узрев наметанным взглядом бутылку водки, он оживился:
— Девочки пришли! — умилился Фима. — Вот радость-то нечаянная! Проходите, проходите...
— По делу, — сурово сказала я и первой прошла на кухню, носившую следы вчерашней пьянки. На полу возле дверцы мусорного ящика крепко спала какая-то лохматая личность, распространяя' невыносимый аромат. Увидев приятеля, Ефим смутился:
— Это Палыч, сосед. Вы не обращайте внимания, он нам не помешает.
Со стуком поставив бутылку на стол, я в упор уставилась на Фиму и произнесла:
— Значит так, друг-художник. С сегодняшнего дня ты завязываешь с этим делом, — я выразительно хлопнула пальцами по горлу. — Сейчас опохмелишься, потом мы вызываем тебе нарколога, и он тебя кодирует. Хватит уже свой талант губить! Будем из тебя светлую личность делать. Согласен?
Ефим замялся, бросая вожделенные взгляды на бутылку. Клавдия разлила водку по рюмкам, ожидая ответа художника. Он по-прежнему не мог решиться. Тогда я очень осторожно, тщательно подбирая слова, рассказала о гибели Николая. Фима всплакнул, выпил еще рюмашку за новопреставленного и заявил:
— Согласен! Ой, подождите, я вспомнил! — с этими словами Ефим, пошатываясь, ушел в недра квартиры.
Клавдия сидела молча, но в ее глазах читалось нечто среднее между одобрением и сожалением. Вернулся Ефим с очередным шедевром.
— Вот, — радостно воскликнул Фима. — Я, Клавочка, выполнил твой заказ. «Забастовка учителей» как она есть!
Пришлось мне зажмуриться, чтобы хоть немного поберечь нервную систему.
— Чур меня, чур! — раздался хриплый незнакомый голос из угла и торопливые удаляющиеся шаги.
Я открыла глаза: Палыч, до этой минуты сладко спавший, исчез, забыв даже выпить на посошок. Осторожно я перевела глаза на картину. Честно говоря, стало жалко, что зеленых шахтеров мы уже продали — к ним я все-таки успела привыкнуть. Розово-голубой гибрид осьминога и орангутана пугал намного больше. Клавка залпом выпила рюмку водки и, крякнув, выдавила:
— Вообще-то, впечатляет...
— Да, — подтвердила я, — волнует здорово.
Процесс возвращения Ефима к нормальной
жизни занял два с половиной часа и стоил трехсот долларов. Дороговато, конечно, но зато с гарантией. Когда Ефима освободили от капельницы, я выложила перед ним двести баксов:
— Это тебе за картины. Пить ты уже не сможешь, так что я спокойна. Купи себе нормальную одежду да еды какой-никакой. Будешь нормально творить — станешь богатым и знаменитым. Все понял?
Ефим, смахнув слезу, согласно кивнул и тепло с нами простился.
Уже на улице, бережно прижимая к себе «Учителей», Клавка пропыхтела:
— Афонь, у тебя на душе такая же приятность разлилась, или я ненормальная?
— Нормальная, нормальная! — успокоила я сестру. — Человеку все же свойственно гордиться собственными добрыми делами.
Подумав, Клавдия кивнула и неожиданно добавила:
— А завтра мы все-таки пойдем в фитнес-центр. Зря, что ли, такие деньжищи заплатили?
Глубоко вздохнув, я взяла да и согласилась. А что поделаешь? Клюква моя привыкла командовать!