Пятое царство
Шрифт:
Его бросили в подвал Свибловой башни. В этом месте между зубцами кремлевской стены торчали толстые бревна – на них обычно висели два-три разбойника, которых вскоре после казни сбрасывали к подножию башни на страх народу и поживу воронам. А огромные московские вороны злы и прожорливы – уже к вечеру они оставляли на месте казни одни грязные кости.
Но этот душегуб избежал свибловой виселицы. Ему, можно сказать, повезло: московские палачи все как один, даже Ахмет Свиная Голова, славившийся склонностью к труположеству, отказались вешать ребенка. Не помогли ни угрозы, ни посулы.
И тогда палачом предложили стать человеку, которому все равно предстояло
Вопреки обыкновению, ему не обещали прощения за исполнение палаческих обязанностей, но прямо сказали, что вскоре после этого он будет казнен.
Он поковырял в зубах и согласился, потребовав, однако, в качестве платы кусок говядины.
– Говядины? – с ужасом переспросил дьяк.
– Говядины, – подтвердил урод. – Фунт вперед и фунт после.
На следующий день он недрогнувшей рукой затянул петлю на шее ребенка, посаженного в мешок с камнями, а когда тот забился в предсмертных судорогах, вдруг склонился к его лицу. Люди, стоявшие у эшафота, замерли. Такого никто не ожидал. Обычно на людях даже самые жестокие палачи предпочитают не смотреть жертвам в глаза. Этот же не сводил взгляда с лица мальчика, искаженного смертной мукой, словно хотел получше его запомнить. Запомнить каждую черточку, каждую деталь.
Убедившись в смерти Воренка, палач передал мешок с его телом приставам.
Через два дня, в четверг, бритоголовый гигант Ахмет Свиная Голова вошел в камеру, где содержался палач, и размозжил ему голову ударом кузнечного молота. Труп безумца бросили у подножия Свибловой башни, и не прошло и часа, как московские вороны раздели тело до костей.
А в субботу, 19 октября 1614 года, был подвергнут казни элефант.
Слон вошел в загон, построенный специально для него, и замер, уткнувшись в стену. Загон был узким, тесным – не повернуться. Ворота за слоном закрыли и заложили тяжелыми дубовыми запорами.
Стрельцы подтащили к загону лестницы и вскарабкались на стены.
Снегопад усиливался, и при мятущемся свете нескольких фонарей и факелов нельзя было понять, что происходит на пустыре. Стрельцы наверху энергично двигались, взмахивая руками, но из-за бревенчатых стен не доносилось ни звука – ни всхлипа, ни хрипа.
– А вдруг он сейчас затрубит? – проговорил кто-то в толпе купцов.
Но ему никто не ответил.
Стрельцы били элефанта копьями и алебардами, пытаясь достать до сердца. Слон вздрагивал при каждом ударе так, что сотрясались бревенчатые стены загона. В темном тесном закуте, под снегом, продрогший и обессилевший от болезней, покрытый язвами и струпьями, полуослепший и полуглухой, он был легкой добычей, но прошло не меньше двух часов, пока наконец одному из стрельцов удалось пробить элефантово измученное сердце. Слон упал на колени, уткнулся бивнем в землю и обмяк.
Снег вокруг загона стал быстро темнеть, и иностранцы бросились к Серпуховским воротам, за которыми их ждали кучера с санями и возками, а кровь шла за ними по пятам, стремительно черня снег, пока не добралась до городской стены…
До самого утра мясники разделывали слоновью тушу, чтобы продать ее по кускам в тюрьмы, на псарни и в зверинцы, а араб потерянно бродил между людьми и тихонько выл, и выл, и выл, пока кто-то не увел его в лавку, чтобы напоить допьяна, до забвенья.
Казнь элефанта была событием скорее поэтическим, нежели политическим, скорее необходимым, чем неизбежным, но без таких событий, которые часто кажутся бессмысленными, книга истории была бы если
Казнью ребенка, казнью безумца и казнью слона, как тогда казалось, и завершилась Смута…
Врата первые,
из которых появляются вампиры, злокозненная форма жизни, суровые шотландцы, трезвые стрельцы, царские доктора, ядовитые коты, загадочная девушка, милая попка и шифрограммы
Матвей Звонарев,
тайный агент, записал в своих Commentarii ultima homini [1] :
1
Записки последнего человека (лат.).
Человек пишущий вызывает подозрение и страх, особенно если он пишет не по приказу свыше, а по собственному желанию и разумению. Писателю не под силу добавить что-либо к Священному Писанию, которое содержит в себе альфу и омегу истории – всё, что следует знать человеку о Боге и людях, а вот вызвать демонов – по неосторожности, небрежности или по злому умыслу – он может вполне: ошибка в Имени калечит судьбы и отворяет источники зла. Это-то и пугает малых сих – людей обыкновенных, неученых, которые в каждом слове пытаются расслышать Слово.
Я понимал, чем рискую, когда однажды утром открыл эту тетрадь, сшитую из листов лучшей испанской бумаги, и приступил к труду, который не нужен ни Господу, знающему всё, ни людям, не желающим знать ничего. В те мгновения я пережил приступ отчаяния, и сердце мое наполнилось черной желчью одиночества. Что ж, я знал, на что шел. Но болезненное, почти невыносимое чувство неполноты жизни, острое нежелание и впредь оставаться безъязыкой тенью истории, разрушительное стремление к истине толкали меня к продолжению моего труда. И, как ни странно, именно обреченность этого труда пьянит и придает сил, заставляя двигаться к цели, собирая из осколков целое, исцеляя и исцеляясь.
Суздаль – Крепости:
шифр «решетка от Марка»
Инокиня Ольга умерла.
Крепость – Суздалю:
шифр «решетка от Марка»
Держите тело на льду до особых указаний.
Алексей Перелешин,
галицкий губной староста, Ефиму Злобину, дьяку Патриаршего приказа, главному следователю по преступлениям против крови и веры, докладывает:
За последнюю неделю в городе Галиче и окрестных лесах найдены 14 трупов детей, из которых высосана вся кровь.
Допрошены все зарегистрированные галицкие ведьмы и колдуны, но они как один поклялись на Святом Евангелии, что к этим преступлениям непричастны, после чего были отпущены под подписку о смирении.
Ангус Крепкий Щит Маккензи,
начальник шотландской дворцовой стражи, князю Афанасию Лобанову-Ростовскому, боярину, судье Стрелецкого приказа, доносит следующее: