Пятое измерение

Савченко Владимир Иванович

В дверях, щедро улыбаясь, стоит мужчина. Он в кожаном пальто, полы обернуты вокруг серых от грязи сапог; мотоциклектные очки сдвинуты на синий берет, в руках перчатки с раструбами. Бурый шарф обнимает мускулистую шею с великолепно развитым кадыком. Выше худощавое лицо с прямым носом и широко поставленными синими глазами: оно усеяно точками засохшей грязи и кажется конопатым, только около глаз светлые круги.

Явление следующее: те же и старший инженер Стрижевич.

В комнате легкий переполох.

О. Александр Иванович! Боже. а заляпанный какой!..

Смирнова, полуотвернувшись, приоткрывает ящик и, судя по движениям, придирчиво осматривает себя в зеркальце, поправляет все свои прически.

Ночью ехали, Александр Иванович, или как? На какой скорости? По асфальту или как? Это Убыйбатько, он тоже мотоциклист.

И не охрип, чертыка! Это я.

Куда грязь притащил, гусар! Умойся и почисться, Это Толстобров.

Да, верно. Стриж стягивает с плеч мотоциклетные доспехи. От Светлогорска по мокрой дороге ехал.

Он находит в углу свои тапочки, переобувается, закатывает рукава синей футболки (на левой руке обнажается татуировка: кинжал, обвитый змеей клеймо давнего пижонства), начинает отфыркиваться под краном.

...В данном варианте эта татуировка единственная. Но я знаю и такие, где он разрисован, как папуас, с головы до ног. На бедрах. например: "Они" (на левом) "устали" (на правом). На руках и "Вот что нас губит" (карты, нож, бутылка и голая дама), и "Спи, мама!" (могильный холм с крестом), и "Нет в жизни счастья"... весь. как говорят психиатры. алкогольно-криминальный набор. А на широкой груди фиолетовый , шедевр: линейный корабль в полной оснастке на волнах, под ним надпись: "Ей скажут, она зарыдает". Чтобы такой выколоть, долго сидеть надо.

И его склонность к эффектным появлениям, к блатным песенкам, исполняемым над приборами через раскатистое "р" ("Здыр-рравствуй, моя Мурка, здырравствуй. дорррогая...") и Алла томно стонет: "Кино-о!" только я знаю, как далеко заводят Сашку эти наклонности. И меня с ним.

...На полутрущобной окраине, где прошло наше детство: серые дощатые домики, немощеные улицы-канавы с редкими фонарями, мишенями для наших рогаток, блатные песни были куда больше в ходу, чгм пионерские. "Зануда Манька, чего ты задаесси, распевали мы двенадцатилетними подростками, в гробу б тебя такую я видал. Я знаю, ты другому отдаесси, мне Ванька-хмырь про это рассказал". Это еще была из приличных, и нравы соответствовали: мы сами были не прочь проявить себя в духе подобных песен. Как-то Стриж предложил мне:

Давай пьяных чистить, а? Скоро праздники Пасха и Первомай. Четвертинку раздавим для маскировки, чтоб изо рта пахло: мол, мы и сами такие, мы его друзья... и пошли. А?

Их немало было не только в праздничные дни, и в будни возлежащих в кустах или у заборов в немом блаженстве. Я подумал. поколебался; песенки песенками, но самому "идти на дело"... и отказался.

Тогда и я не буду, сказал Сашка.

...А в варианте, где я, поколебавшись, согласился и мы пошли "на дело", все обернулось так скверно, что тошно и вспоминать. Три раза сработали удачно, на четвертый попались. И нас били пьяные

взрослые двух мальчишек. Стриж, защищаясь, пырнул одного самодельным ножом.

Потом колония, блатные "короли" и "наставники" парни шестнадцати семнадцати лет с солидными сроками. И стремление самим возвыситься в блатной иерархии, помыкать другими а не чтобы они тобой.

Сашка натура страстная, артистическая. Тяга к самовыражению всюду понукает его делать дело, за которое взялся, с блеском. шиком, лучше других. И там он "лучше" вор в законе с полдюжиной судимостей и большим числом нераскрытых дел. Я против него мелкий фрайер... Впрочем, в вариантах, где мы с ним "по хавирам работаем", у людей и украсть-то особенно нечего.

Та-ак, тянет Стриж; он умылся и стоит, вытирая раскрасневшееся лицо, над душой и телом техника Убыйбатько, рассматривает схему; физиономия у Андруши сделалась сонной. Та-ак. понятно!.. Ну, а сейчас как здоровье, ничего?

В... в порядке, ошеломленно отвечает техник.

А чем хворал?

Да... ничем не хворал.

Так, понятно, ага! Значит, в военкомат вызывали на переподготовку?

Не вызывали.

Та-ак... а, конечно, как я сразу не догадался: женился и брал положенный трехдневный отпуск. Поздравляю. Андруша. давно пора!

Да не женился я! Техник беспомощно озирается.

Кино-о! тихо произносит Алла.

Понятно... ничего не понятно! Сашка вешает полотенце, начинает расчесываться. Почему же ты так мало сделал? Мы договорились, что за время командировки ты закончишь схему от и до, как ты изволил выразиться. А?

Так двухваттных сопротивле...

Материально-ответственный не должен мне говорить о сопротивлениях! гремит Стрижевич. Это я должен ему напоминать о сопротивлениях, конденсаторах, проволоке монтажной, пергидроли тридцатипроцентной и прочем!

Зато ж монтаж какой, Александр Иванович! льстиво и нахально заявляет техник. Куколка, не будем спорить. Ажур!

Куколка. Ажур... Стриж склоняет голову к плечу. Не монтаж, а позднее итальянское барокко. Кубизм. Голубой Пикассо! А на какой предмет мне это искусство! Схема проживет неделю, может быть, день а виртуоз паяльника Андруша Убыйбатько тратит месяцы, чтобы выгнуть в ней проводники под прямыми углами. Сколько тебе внушать, что экспериментальные схемы делают быстро; если идея пришла в голову утром, то к вечеру ее надо проверить, пока не завонялась. Темпы, темпы и еще раз темпы, как говорит всеми нами любимый шеф. Все понял?

Техник трясет головой, как паралитик, берется за паяльник. Дня на три ему этого заряда хватит.

Та-ак... осматривается теперь Стриж. Капитан все еще брился. Аллочка, как всегда, неотразима. Какая прическа! Как называется?

"Пусть меня полюбят за характер!" И щеки Смирновой слегка розовеют.

Эй, ты чего пристаешь к чужим лаборанткам? ревниво осаживаю я Стрижевича-ординарного, видящего только один вариант прически, щетины и прочего.

А, ты здесь? замечает он меня. Тебя еще не выгнали? Ну, пошли покурим.