Пятый ангел вострубил
Шрифт:
Я стояла на паперти, ничего не понимая, и видела прямо перед собой сплошную стену густо цветущей сирени, окаймлявшую храм… Не знаю даже, как описать тебе то, что случилось дальше… Я почти убеждена в том, что ты никогда не сможешь в это поверить! Может быть, существуют какие-нибудь материалистические варианты истолкования происшедшего? Может быть, это тот самый «инсайд», о котором мы с тобой когда-то писали? Может быть, это оттого, что я всю жизнь делаю кино и постоянно напряженно всматриваюсь в экран? А может быть, это сказались какие-то из тех ужасных таблеток, которые я глотала то
Среди сплошных лиловых пирамидок сирени, где-то в черноте листвы, я, как на экране монтажного стола или домашнего видео, вдруг совершенно отчетливо увидела изображение… Описывать подробно это омерзительное зрелище я не берусь: для этого надо быть репортером журнала «Плэйбой» или еще какой-нибудь порнухи… Словом, картинка показывала мне тебя… и мою крестницу Вику… А достоверность и документальность кадра подтверждал плед! Да-да, тот самый плед, который мы с мамой подарили тебе на день рождения перед самым твоим уходом…
Кино было явно затянуто, а «точка съемки» – непристойна. Даже для порно! Мне противно стало досматривать его до конца. К тому же я была абсолютно уверена в том, что смотрю не «хронику», а «прямой репортаж»…
С чем сравнить это чувство легкости, простоты и пустоты, которое заполнило меня? «Гнойник прорвался!» – скажет потом батюшка… Наверное, так чувствуют себя зэки, выходящие из зоны без вещей, без паспортов, без надежды на лучшее, но уже вдыхающие запах свободы… Я с трудом пробиралась среди молящихся к очереди у Чудотворной. Поднимаясь по лестнице, споткнулась и больно ударилась коленками о последнюю приступочку… Вспомнилось, почему-то, как сильно стукнулись лбами – сначала я, а потом и ты – о низкий свод галереи, ведущей к гробнице Святого Георгия Победоносца, в Георгиевском соборе в Лидде, в Святой Земле.
Кажется, даже слез не было. Я от всего сердца благодарила Матерь Божию за милость ко мне, грешной, за освобождение от страхов неведения, от греха ревности и злобы. Вика – не соперница. Это совершенно что-то другое: иное поколение, иная цивилизация даже…
В Москву мы возвращались большой компанией, целым автобусом, оживленно обсуждая фестивальные события, встречи, фильмы, разговоры. Пели песни и молитвы… О своих собственных делах и открытиях я задумалась только тогда, когда вошла в квартиру, выслушала скандальные вопли кота и увидела свою, завядшую от твоей заботы рассаду перцев, физалиса, помидор.
Было абсолютно ясно, что никогда в жизни ты не сможешь поверить в то, что произошло на самом деле. Пытаться рассказать тебе всю правду – бессмысленно и глупо… Вот тогда-то и пришла мне в голову мысль соврать тебе про видеокассеты, якобы добытые одним из моих друзей в недрах ФСБ. А эта сказка была такой нелепой, неправдоподобной и смешной… Прости меня, пожалуйста! Но как иначе я могла бы объяснить тебе ту подлинную, совершенно документальную картинку, которую я видела? Я позвонила тебе в офис и выдала эту идиотскую версию.
Ты поверил в могущество родных спецслужб и, действительно, многократно доказанную надежность моих друзей. Ты знал, что я редко вру. Ты хладнокровно просчитал порядочность и житейскую мудрость своих «братьев» и их жен, моих подруг, которые все видели, все знали, но не единым словом никогда не намекали мне на подлинную героиню твоего романа? А может быть, описанная мной картинка была уж очень достоверна и правдива и не оставляла никаких сомнений в том, что это было мной на самом деле увидено, увидено так, как позволяет только видео?
Я думаю, что теперь, прочитав это все, и ты, и Вика успокоитесь. Вы ведь боитесь ФСБ, людей, их суда, их приговора. В чудо Божие не верите! И ни Суда, ни Приговора Сил Небесных не страшитесь! Для вас все это – «заморочки» Православных…
Ты примчался через полчаса после моего звонка. Ты не собирался просить прощения и оправдываться. А я вовсе и не ждала этого. Меня занимал совершенно другой вопрос.
– Саша же – «Великий Секретарь». Он – единственный, кто знает языки и дипломатический протокол, кто разбирается в масонских делах и ритуалах лучше тебя… Ты только на него и опирался – в переписке, во встречах и переговорах! Он был всегда твоим бессменным переводчиком, а главное – надежным другом! Как ты смотрел ему в глаза все это время?!! Ведь не неделю, и не месяц – год? Два? Больше? Хороши ваши «братские связи» и «братская любовь»!…
Ты молчал… Ты не хотел разговаривать и отвечать на все эти вопросы. Ты заспешил смотаться. А я пошла к телефону.
Саша, «Вольный каменщик Саша» сразил меня наповал!
– А как ты узнала? – спросил он грустно и устало, без эмоций. На мой совершенно неправдоподобный бред про ФСБ – тоже никакой реакции… Стало абсолютно ясно, что он все-все знает! И позволяет себя дурачить???
– Ну а что же я мог сделать, по-твоему? А ребенок? Скандалить? Выгнать ее? Развестись? Но малышу нужна сейчас семья… Даже такая!
– А как же ты со своим «братом»-то общаешься? Опекаешь его!
– Две надежды у меня оставалось, две! Я понимаю, как это глупо и смешно, но оставалась надежда на то, что это только чудится мне, что я ошибаюсь… Во-первых. А во-вторых, глядя на них, я все надеялся, что когда-то в ком-то из них проснется совесть… Я своим молчанием давал им шанс опомниться… А теперь не знаю… Посмотрим…
Через какие-нибудь полчаса зазвонил телефон, и я услышала дикий викин вой, визг, ор:
– Я тебя проклинаю! Ты мне – никто! Я в католичество перекрещусь! Я тебе самых ужасных крестов желаю!
– А страшнее моих крестов, уже полученных, бывают?
– Я убью, я уничтожу тебя! Я тебя ненавижу и проклинаю, проклинаю! Ты разрушила мою семью! Семья для меня, это – свято! Я проклинаю тебя!!!
Мне и в самом деле стало не по себе. Я положила трубку, а в ушах все продолжал свербеть этот визг…
На следующий день ты и Саша улетели в Америку. Я знала, что вам не миновать разговора. Я молилась за тебя, за крестника Алешу, за Сашу, заповедавшего его мне молиться за него, я молилась за крестницу – как за болящую… Я все перебрала в своей памяти, все отношения с Викой, стараясь найти в них те случаи, когда могла ненароком обидеть, огорчить ее. Естественно, находила! Все мои «воспитательные приемы» были слишком грубы… Так нельзя! Я позвонила Вике, чтобы попытаться поговорить с ней по-хорошему…