Пылающая башня
Шрифт:
– Лады.
Судя по определителю номера, Никанор звонил с телефона-автомата и был уверен, что разговор не прослушивается, что свою домашнюю линию такой человек, как Воробьев, надежно защитил.
Допив молоко, хозяин квартиры вошел в ванную и глянул на себя в зеркало. Вытер дрябловатые губы, намочил ладонь, чтобы пригладить редкие волосы. Несмотря на отшельнический образ жизни, он никогда не забывал побриться, сменить рубашку. С приближением шестидесятилетнего юбилея все больше следил за такими вещами – это был защитный барьер
Минута в минуту подошел к назначенному месту – последний раз они здесь виделись больше двух лет назад. Никанор ждал за рулем, и машина тронулась, как только пассажир опустился на сиденье.
– Тяжелые времена, – заметил посланец от шефа полуутвердительно-полувопросительно.
Воробей только пожал плечами. Он не собирался плакаться в жилетку, что вот уже два года брошен на произвол судьбы, невзирая на все заслуги.
– Ничего, будет и на нашей улице праздник, – продолжал Никанор. – Шефу надо забрать с Останкинской башни свое добро. Он сказал, что место знаете только вы с ним. Он, понятное дело, объяснять не стал. Не барское дело – грузить себя деталями.
Привычной для России неприязнью к начальству в этих словах и не пахло. Была констатация само собой разумеющегося обстоятельства.
Воробей кивнул, пожевывая бесцветные губы.
Образованное от фамилии прозвище никак не подходило к внешнему облику этого человека. Скорее он походил на старого пса благородных кровей – неторопливого, флегматичного, едва реагирующего даже на мозговую косточку.
– Больше шеф ничего не просил передать?
– Еще вот это, – Никанор протянул компакт-диск с ариями в исполнении Паваротти. – Ты, оказывается, от классики тащишься.
– Еще как! Медведь на оба уха наступил.
Вставив диск в проигрыватель, Воробей стал последовательно перебирать музыкальные треки, ища самый короткий по времени. Таковым оказался пятый. Вместо мощного тенора великого итальянца прозвучал знакомый гнусавый голос.
– Приветствую, Воробей. Давненько не виделись. Сегодня двадцатое июля. Посылаю к тебе хорошего человека, ты его знаешь. Сделай то, что он попросит.
– Ни хрена себе, – удивился Никанор. – Даже не предупредил.
Сломав компакт-диск на несколько частей, Воробьев сложил осколки себе в карман.
– Ты один или еще кто есть?
– Двое моих ребят. Будут чисто на подстраховке, им знать ничего не положено. Что тебе понадобится? Бумага, ручка и…
– Ничего.
– Только на словах объяснишь? Мне бы лучше…
– Зачем объяснять? На месте покажу.
– Со мной попрешься? Надо тебе?
– Головой подумай. Шеф ведь ясно сказал: мы с ним вдвоем знаем место. Если что не так, я оказываюсь крайним. Вот передам из рук в руки, и крайним станешь ты.
– Вопросов нет. Только оружия не бери с собой.
– Я его отродясь в руках не держал. Не моя стихия.
– Ты вообще в курсе, кто и как охраняет башню?
– По людям я тоже не специалист. Другое дело – техника.
Зато там сейчас куча народу на посту в каждую смену.
– Раньше было пять человек.
– Этих повыгоняли, никого не оставили.
Во времена могущества Алефа на российском рынке телевещания Никанор заходил на башню, как к себе домой. Охранники чуть ли не честь отдавали, зная, в чьей службе безопасности он работает. Теперь придется туда пробираться под чужим именем.
– Найди мне хоть один пропуск, и я сделаю нам с тобой два.
– Какие там пропуска?
– Система простая и эффективная. У каждого сотрудника свой электронный код. Суешь пропуск в прорезь, и на мониторе у охранника появляется фото, заложенное в память. Охранник сличает изображение с реальным лицом и дает добро.
– И ты обманешь такую систему?
– Опять ты путаницу вносишь. Обманывают человека, народ. А техника… С техникой надо уметь работать.
Глава 13
Иностранец фотограф готовил материал о Москве для глянцевого журнала, издаваемого на Западе огромным тиражом. На ломаном русском языке он объяснил Муму, что отснял уже пять пленок, из которых отберет потом не больше десяти фотографий. Утром у него самолет в Лондон, а вечером он случайно узнал о «фантастической» возможности залезть на самую вершину Останкинской башни.
– Может, это все менять, еще не знаю. Может, я делать только фото сверху, никакой другой.
Фотограф радостно улыбался. Из шорт торчали кривоватые ножки, обросшие рыжим пухом. Такой же рыжий пух топорщился над верхней губой. Дорогина всегда поражал неиссякаемый запас наивного оптимизма в иностранцах. Будто там, откуда они приехали, нет проблем, даже таких, как болезни или смерть.
– Давай разминайся, Майкл. Видишь на стенке наглядную агитацию: какие упражнения нужно сделать, какие суставы разогреть.
Пока Дорогин включал кофеварку, фотограф аккуратно выполнял каждое упражнение положенное число раз. За этого беспокоиться не стоит, будет четко выполнять все команды до единой.
– Теперь кофейку, чтобы глаза пошире открылись. Кофе отличный, за счет фирмы.
– С кофеин?
– А зачем тебе без кофеина? Это все равно, что брачная ночь без невесты.
– Знаешь, Сериожа, кофеин накапливаться организм.
– Один раз, за компанию. Будешь потом рассказывать дома, как отрывался в России, кофе с кофеином пил.
Тяжело вздохнув, Майкл взял в руки чашку. Он уже имел опыт общения с россиянами и знал, что отказываться от угощения бесполезно.
– О, yes, – одобрительно кивнул он, отпив пару глотков.
– Фак ю шит, – добродушно подмигнул дежурный охранник «Эвереста».
Это была единственная фраза на английском, которую он запомнил наизусть, – слишком часто она повторялась в голливудских боевиках.