Пылающая сталь
Шрифт:
«Безжалостность — почти всегда условие победы» — говорили прусские офицеры друг другу. Возможно, унтер-офицеры их слышали. Но если офицеры имели в виду не себя, а своих солдат, то унтер-офицеры вермахта имели в виду и солдат и себя. Ганс счастливо избегает обманчивого льда замерзшего пруда, уходит от выстрелов тридцатьчетверок.
Ему везет снова и снова — широнинцы в напряжении боя не замечают новой опасности. Своим инстинктом убийцы Ганс выбирает лучший момент для атаки — когда все застыло в шатком равновесии и любое преимущество для одной из сторон станет решающим.
Ганс заглядывает в люк, указывает командиру самоходки цель. Немецкая боевая машина, вместе с десятком
И не просто на позиции — Ганса ведет его звезда. Он оказывается рядом с развалинами будки железнодорожного смотрителя, у командного пункта Широнина, откуда гвардии лейтенант все еще руководит боем.
Ганс нашел сердце своего врага, теперь остается только вырвать его.
Но Широнин замечает Ганса. И вскидывает автомат.
И тут удача покидает Ганса. Ганс успевает заметить Широнина. Мельком. Он уже спрыгивает с брони самоходки по которой стучат, выбивая искры, русские пули. В его штурмовую группу стреляют с разных сторон. Полоснув по мелькнувшей в дыму фигуре короткой очередью, Ганс укрывается в воронке. К нему присоединяются его солдаты — не все. Широнин успел зацепить по меньшей мере трех. Часть спрыгнула с другой стороны самоходки. Несколько секунд Ганс оглядывается вокруг с помощью специального, «окопного» зеркальца, пытаясь определиться, где враг.
Ему не дают — в воронку падает русская граната. И другая. Ганс перебегает в другую воронку, ползет по ходу сообщения, не поднимая головы бросает гранаты на любую услышанную рядом стрельбу. Ему не дают утвердиться и окопаться, он постоянно меняет позицию. И теряет своих солдат, одного за другим.
Но его десант вызвал минутную заминку. Нарушил упорядоченный хаос боя. И для отлично выдрессированных панцергренадеров вермахта, этого крохотного окна возможностей, достаточно. Они бросаются вперед и врываются на позиции взвода широнинцев.
Гвардейцы не уступают без боя ни одну позицию, ни один окоп, ни одну воронку. Немцы дерутся за каждый шаг. В некоторых местах завязывается ожесточенная рукопашная схватка…
* * *
Михаил Александрович Шолохов — человек которого война испытала сильнее чем многих. Михаил Александрович в своих книгах «Наука о ненависти», «Они сражались за родину», «Судьба человека» — смог, наверное, рассказать о войне так полно, как только может сделать печатное слово.
В его книгах есть такая фраза:
«И если любовь к Родине хранится у нас в сердцах и будет храниться до тех пор, пока эти сердца бьются, то ненависть к врагам всегда мы носим на кончиках штык ов.»
Такая огненная, жаркая ненависть таилась внутри советских солдат, что опаляла она сердца. Такая сила ненависти была в этих обычных людях, что вокруг них горели танки, плавилась земля, разлетались в куски бетонные укрытия — а люди эти упрямо сражались, уступая только смерти. Нет ничего жарче ненависти людей, которых война отняла от своих близких, от своих жизней, от всего что только есть хорошего в мире. И поставила перед лицом неизбежного выбора. Или защитить все, что только есть у тебя, и всех кто вокруг тебя, и будет у твоих детей, и детей твоих детей. Или сдаться и потерять все, что только есть, и все, что только может быть. И в невозможных условиях, не упасть, не отступить, позволяла только ненависть.
Ненависть, от жара которой пылала даже сталь.
* * *
Ганс был подготовленным и опытным солдатом. Он смог выжить в десятках схваток, пережить сотни обстрелов и убить множество солдат из разных стран. И сейчас Ганс не планировал умирать. Все время на шаг впереди пули, на секунду раньше взрыва. Он успел уйти от очереди в упор, увернуться от гранаты, вовремя сменить позицию, увидев близкий взрыв минометной мины. Словно неуязвимая тень скользит он по развороченным окопам, остерегаясь и своих и чужих. Он равнодушен к падающим рядом немцам — он видел такое слишком часто. Он хладнокровен. Вот он скатывается в воронку от авиабомбы, в которой кипит схватка. Воронка устлана телами — словно мрачный филиал ада. Вокруг выпотрошенные, рубленные снарядами и гранатами тела, в них аккуратные дырки от пуль и безобразные раны от осколков.
Все мертвецы одеты в немецкую форму. Русский только один, и он все еще жив. Весь в крови, израненный, изрезанный, он методично и хладнокровно забивает противотанковой гранатой солдата вермахта. Тот все еще пытается отбиваться, но судя по бьющемуся в агонии у его ног второму немецкому солдату, он не справился и когда был не один.
Ганс стреляет. Хладнокровно, не принимая во внимание то, что его однополчанин стоит на линии огня. Всегда важнее убить врага, чем сохранить жизнь союзника — одно из правил, которое он никогда не расскажет пополнению.
Пули рвут телогрейку на спине русского. Он замирает. Словно отказываясь верить, что убит. Последняя жертва русского падает — Ганс мельком смотрит на раздробленные лицевые кости сослуживца. И с пустыми глазами, словно змея на охоте, скользит мимо. В таком бою — важно двигаться. Ганс не будет пытаться оказать помощь или сделать перевязку — эта ошибка может стоить жизни. Русский тяжело, как дерево на ураганном ветру, качнулся, склонился, приваливаясь к земляной стене. Его большие, сильные руки разжались, роняя оружие в кровавую грязь. Ганс осматривается, определяясь куда идти дальше. И пропускает момент, когда русский вдруг поворачивается и делает шаг. Прямо к Гансу. Ганс успевает вскинуть, но не успевает навести автомат — русский слишком близко. А вот русский успевает схватить Ганса за горло. Ганс пытается вырваться, разорвать дистанцию, но сапоги скользят в крови и грязи, он падает на спину. Русский падает на Ганса сверху, так и не выпустив его горло.
Ганс все еще спокоен. Люди пытаются задушить другого человека обычно тогда, когда не умеют убивать. Он оставляет в покое автомат и вытаскивает не очень надежный, но любимый пистолет. Это люгер, и его девятимиллиметровые аргументы не раз помогали Гансу в окопных спорах. Люгер висит слева, «сабельным хватом». Это не по уставу, но ветеранам делают послабления. Ганс ловко достает пистолет левой рукой, почти привычно упирает ствол в печень русскому, и стреляет. Хватка грязных пальцев на шее не слабеет. Ганс сдвигает ствол люгера, и снова стреляет. И снова. У Ганса кончаются патроны, когда он наконец понимает, что русский солдат уже давно мертв. Его душит труп, мертвой хваткой. Ганс теряет хладнокровие, он мечется, вцепившись в душащие его пальцы, бьется под русским как прижатый к земле сом. С огромным усилием дотягивается до сапога, нащупывает нож, и пытается отрезать пальцы трупа, но паника поглощает разум, а в глазах темнеет от недостатка кислорода. Ганс роняет нож и никак не может его найти. А потом раскрывает рот и пытается закричать. Последние секунды жизни Ганс проводит в несравнимом кошмаре.