Пылающий Север
Шрифт:
Наконец-то первые кони застучали копытами по деревянным настилам. Это охрана, конечно, и не видя, угадаю, потому что вельможные спутники государя и он сам путешествуют, конечно, на пластунах, в полном комфорте, а не на конях. Кони — для охраны и бойцов. Впереди перебирают тонкими ножками лучшие скакуны императорских конюшен, красивые даже на мой вкус, хотя лошадей я не люблю. Чёрная форма с красной отделкой — гвардия. Ну логично. Императорская гвардия на то и императорская, что подчинена в первую очередь государю. Во время войны он отдавал её под управление Генеральному штабу, но ситуации это не меняло.
Сейчас, когда Раджефа не было в живых, гвардию возглавлял Емшер, владевший Холмами лозы в южном Сердале. Кстати, тоже полукровка — демонической крови в его жилах хватало. Тут прослеживалась определённая закономерность. Емшер, хоть и получил от императора титул и земли, высоким положением в аристократической «табели о рангах» похвастаться не мог. Раджеф же раньше вообще был простолюдином, и титул получил лишь после того, как многократно доказал императору свою преданность. Словом, гвардию всегда возглавляли люди, всецело зависевшие от воли государя. Это логично и разумно.
Гвардейцы рассыпались по двору, выстроились красивым полукругом. Всё-таки как умеют, черти, лошадьми управлять! Мне за столько лет не удалось даже приблизиться к подобному уровню. Жаль, что семейство Одей, при помощи медитаций за десять дней обучившее меня искусству боя на мечах, не брались таким же манером обучать клиентов джигитовке. Я бы обучился. Теперь-то могу себе позволить и не такое. При моих доходах я мог бы обеспечить подобное «раз — и готово» обучение каждому из своих сыновей, каждой дочери и ещё Моресне вдобавок. Если б верил, что сыновьям пойдёт впрок, а дочерям и жене — захочется.
Вот наконец и пластуны. Красавцы! В воротах ящеры помельче и поскромнее расступились, и показался огромный пластун государя. К тому моменту я успел подсчитать стяги, бодро играющие над свитой и охраной, и определил, что его величество в числе прочих сопровождают представители знатных фамилий Малеша, Бограма, Ридзина, Увеша… И Солора.
— Батя, накинь плащ, — прошептал мне Юрий.
Я лишь плечом дёрнул, так был занят, высматривая, кто именно из Солоров прибыл вместе с его величеством. Высмотрел Аштию и изумился — её я как-то совсем не ожидал увидеть у себя в гостях в этом году. Уж больно сложный у неё сейчас жизненный период.
Император спешился легко, будто ему совсем не давили на плечи прожитые десятилетия. Кстати говоря — ведь и по сей день никто в Империи даже приблизительно не представляет, сколько ж ему лет. Если посчитать, то уж никак не меньше семидесяти, а на вид даже не сообразишь. Всё, что угодно от сорока до бесконечности — если учесть, что магия в состоянии поддерживать человеческую физиологию так же исправно, как стены крепостей или военное искусство. Тот, кто мог позволить себе магию самого высокого уровня, без труда сохранял великолепную форму и в пятьдесят, и в девяносто.
Лицо правителя было прежним, словно из чугуна высеченным. Он совсем не менялся — наверное, за это следовало благодарить кровь. Правда, теперь я точно знал, что оно способно принимать радушное, корректное, приятное выражение и даже дружеское расположение демонстрировать. И глаза эти умеют смягчаться. Они и теперь смягчились, когда обратились к Моресне. Его
— Большая честь принимать в гостях государя, — произнёс я.
— Приветствую, Серт. Я привёз тебе в гости твою названую сестру. — И его величество махнул Аштии рукой.
Вперёд выступила и она. И выглядела уже значительно лучше, чем полгода назад, когда шла во главе высших офицеров Генштаба по улицам Ишели (одной из столиц Империи) к ступеням императорского дворца. Там ей предстояло отдать символ своей власти в руки дочери и завершить свою блистательную карьеру, а заодно и похоронить мечты, в соответствии с которыми всё должно было идти совершенно не так.
В тот день церемония получилась по-настоящему торжественной. В параде участвовали все рода войск, включая мой. Я сам тогда шагал в свите Аштии, ревнивым оком следя за каждым движением, каждым жестом своих спецназовцев, если только мог углядеть со своего места хоть краешек их группы. И за другими, конечно, тоже присматривал. Вот пехота — лучшие, избранные части, экипированные так, что глаз радуется. Вот гвардия, конная и пешая, вся в чёрном — отличительный её цвет, хоть и далеко не только её. Вот конница, поближе к площади лёгкая, подальше тяжёлая, металлом облитая — красавцы, да и только. Даже подразделения боевых ящеров мелькают на периферии, хотя сегодня их даже к площади не допустят. Но флажки-то бьются по ветру, и над стеной императорского дворца поднят соответствующий боевой стяг.
Все здесь — любуйся, народ! Тешь глаза картиной мощи своего государя и его армии, уверяй себя в её непобедимости!
Что госпожа Аштия нерадостна — так ей и не полагается быть радостной там или грустной на столь важном мероприятии! Аристократии положено хранить непроницаемое выражение, быть символом своего положения и своей власти, а не просто себе человеком. «Просто человеков» вокруг полно, они кричат, приветственно машут руками, кичатся праздничными нарядами, жадно ждут появления государя и его супруги, чтоб насмотреться на чужую роскошь и славу, восхищаются блеском воинских доспехов, начищенных от души — словом, наслаждаются зрелищем. И судачат о главных действующих лицах.
А вот для непосредственных действующих лиц всё происходящее — не зрелище. Для Аштии это символ и воплощение рухнувших надежд на то, что её преемником станет старший сын. Вон он, кстати, среди знати, хранит приличное отсутствие какого-либо выражения лица. Для Джайды Солор, супруги его величества — событие, которое венчает её мечты и устремления, которое превращает их в реальность.
Если женщина не хочет быть только женой и матерью (даже если женой государя и матерью наследника), то, с моей точки зрения, честь ей и хвала. Юная дама из самого знаменитого и экстравагантного семейства Империи пожелала продолжить традицию и возглавить вооружённые силы, как возглавляли её прабабка, бабка и мать — прекрасно! Вот она появилась на верхней ступеньке вместе со своим супругом, чтоб спуститься к матери и принять из её рук символ власти.