Пыльная зима (сборник)

Слаповский Алексей Иванович

– Не хочу я! – закричал Неделин.

– Он не хочет! – закричал Куролапов и закрыл дверь. – Бабы, он не хочет. Мы ему поможем! Ты не хочешь?

– Нет!

– Момент! Бабы, держи его!

И он возник перед Неделиным, которого бабы распяли на топчане, держа в руках ножницы.

– Ты… что? – выговорил Неделин.

– Ты же не хочешь? Мы тебе раз – и нету!

– Что за шутки! – заорал Неделин.

– Какие уж тут шутки! – заплакала, заголосила Нина, лаская и теребя. – Какие уж тут шутки!

Неделин рванулся, но женщины держали крепко, особенно Соня, лицо которой стало сосредоточенным и злым.

– Чик – и нету! Чик – и нету! – бодро кричал Куролапов и щелкал ножницами все ближе, ближе. Неделин вырвал одну руку и стал бить кулаком по синеглазым

лицам, расшвырял, бросился на Куролапова, неистово ударил его несколько раз – и побежал из квартиры, на ходу натягивая штаны.

ГЛАВА 13

Два дня он пролежал в номере, выходя только в буфет взять минеральной воды и бутербродов: боялся чего-то. На третий день стало стыдно собственного малодушия, оделся в легкое и светлое, пошел к морю. По пути купил местную газету, где прочитал заметку, называющуюся «Городу-курорту – моральное здоровье». В этой заметке туманно говорилось (времена были еще подцензурные) о необходимости оздоровления кое-где в отдельных случаях нравственного климата как среди отдыхающих, так и среди местного населения. Есть случаи спекуляции. Есть случаи пьянства, ведущие к последствиям. Например, в квартире нигде не работающего гражданина К. произошло совместное распитие спиртных напитков вместе с женщинами, что привело к драке, участники получили взаимные побои, ворвался некто незнакомый и тоже пьяный, причинил увечье хозяину квартиры: сотрясение мозга с временным расстройством рассудка. Госпитализирован. Пусть это будет всем уроком.

Чтоб ты сдох, мстительно пожелал Неделин Куролапову.

Весь день он ходил по пляжу, разыскивая валютную женщину, но безрезультатно. Причем Неделину не хотелось от нее чего-то определенного и плотского, он хотел просто поговорить с ней, просто побыть вместе, он ей расскажет о себе, и оба поймут, почему так недовольны жизнью.

Лежать и жариться на солнце не хотелось, купаться тоже. Неподалеку катер катал всех желающих на водных лыжах. Красиво, заманчиво, Неделин раньше видел такие катания только по телевизору и всегда завидовал, но теперь, когда мог сам испробовать это изящное морское удовольствие, не было охоты, к тому же он еще не доверял вполне телу предшественника, боялся, что в какой-то момент оно выйдет из-под контроля, и это может кончиться плохо: вон с какой скоростью лыжники скользят по волнам, так недолго и голову свернуть. И вообще, хрупок человек, страшно сказать: любой шальной камень, попавший в висок, может прекратить жизнь. Ходячий мешок крови. И как нелепы эти руки, эти ноги, как, в сущности, нелепо все устройство человека, как он уродлив, если вдуматься! И привык к своему уродству. И совершенствует его – как этот вот лежащий вверх животом дядя, наевший, кроме живота, и щеки, и шею, и три подбородка, все тучное, белое, но уже схваченное кое-где первым красным загаром. Толстый человек убрал газету с лица, и Неделин увидел Андрея Сергеевича Гаралыбина, заместителя директора учреждения, в котором он работал. Он чуть было не поздоровался с ним и уже улыбнулся – независимой от службы улыбкой, простосердечной, ему приятно было встретить здесь, среди чужих людей, кого-то своего.

– Вы мне солнце загораживаете, – сказал Гаралыбин сварливо.

– Я вас спасаю, – сказал ему приязненно Неделин. – Вы обгорите.

– Это мое дело, – сказал Гаралыбин. – Отойди, говорят.

Привык грубить, подумал Неделин. Но тут тебе, брат, не учреждение, тут подчиненных нет.

– Не отойду, – сказал он.

– Хамство какое-то, – сказал Гаралыбин вполголоса, так как кругом люди, зачем привлекать внимание.

– Сам хам, – озорничая, срифмовал Неделин. Подцепил ногой камешек, камешек скакнул на живот Гаралыбина, спружинил и упал на лежащую рядом женщину.

– Вы чего это бросаете? – подняла женщина сонное лицо.

– Это не я, – сказал Гаралыбин. – Это тут какие-то идиоты ходят.

– Это он, – сказал Неделин и присел возле Гаралыбина. – Молчи, Гаралыбин, – шепотом произнес он. – Ты разоблачен!

– Вы кто? Я вас не знаю.

– Зато

я тебя знаю. Пока ты тут отдыхаешь, там, – он указал пальцем в небеса, – решается вопрос о твоем снятии с заместителей. Тебя хотят сделать рядовым работником, а потом сплавить на пенсию. Ты обречен. Стой, слушай дальше. Ты сам виноват. Зачем ты развалил работу? Почему ты такой невежливый, Гаралыбин? Почему ты не здороваешься с сотрудниками низового звена? А они ведь издали, издали с тобой раскланиваются. Понимаешь ли ты глубину своего падения, Гаралыбин?

Гаралыбин, приподнявшись на локтях, ошалело слушал Неделина, жевал губами, но когда Неделин сделал паузу, предоставив ему возможность что-то сказать, он молчал, только все жевал губами.

– Нечем крыть? Ну отдыхай, Гаралыбин. Набирайся здоровья перед пенсией. Будь счастлив. – И похлопал ладонью по гаралыбинскому налитому животу.

Оставив Гаралыбина, который так и не вымолвил ни слова, Неделин пошел искать свободное место. Он блуждал между тел, и ему было нехорошо. Зачем-то обидел человека. Ну, положим, сказал-то правду, Гаралыбин никогда не отвечает на приветствия, будто не замечая здоровающихся с ним людей, но, может, он просто сосредоточенный человек, может, думает о чем-то важном, производственном или научном, он ведь кандидат наук. Однако будь ты хоть доктор наук, ты хотя бы по должности обязан замечать людей. Их оскорбляет твое невнимание. И вообще. Нет, все правильно, дураков надо учить. И вообще…

Неделин представил: Гаралыбин возвращается в учреждение. Возможно, он сегодня же возьмет билет. Вернувшись, он как человек прямолинейный в лоб спросит: кто и за что его собирается перевести в рядовые работники и отправить на пенсию? Выяснится, что – недоразумение. И это недоразумение могут связать с исчезновением Неделина, со странным случаем, наверняка ведь об этом случае говорит весь город, наверняка Неделина уже ищут по приметам Виктора Запальцева, который в обличье Неделина был, вероятнее всего, задержан в ресторане милицией и все рассказал. То есть, значит, Неделин идиотским образом обнаружил себя. То есть нужно срочно, сегодня, в крайнем случае завтра уезжать из Сочи. Поэтому нужно немедленно найти валютную женщину, он не может уехать, не встретившись с ней. Нет, тут не влюбленность, говорил себе Неделин, а черт знает что, – да и разбираться не буду, что это, отчет я давать никому не обязан, в том числе и себе самому. На фиг, на фиг, некогда и неохота!

Валютную женщину он увидел в одиннадцатом часу возле интуристовской гостиницы. Она была в красном платье, в красных ажурных колготках, в красных туфлях, с красной помадой на губах, ослепительно красивая, но без похабства в лице, наоборот, с чистыми лукавыми девичьими глазами. Изредка проходили группами иностранцы, валютная женщина их не трогала. Но вот от группы приотстал господин средних лет в клетчатом пиджаке, женщина тут же подошла, что-то сказала, мило улыбаясь. Иностранец вдумчиво нахмурился, слушая, а потом воскликнул, оттолкнул женщину и ушел. Она улыбалась ему вслед незамутненно.

Неделин стоял неподалеку за декоративной кустарниковой оградой. Оглядев себя (одет вполне модно, сойдет и за иностранца), он прогулочно направился к входу в гостиницу. Но валютная женщина не подошла, не окликнула. Неделин остановился, медленно обратил внимание на женщину. Подойти к ней и сказать что-нибудь с иностранным акцентом. С английским. Даром, что ли, в школе и в институте учил? Неделин подошел и, глядя в лицо женщины с простодушной бессовестностью, сказал вдруг вовсе не с английским акцентом:

– Паслушай, дарагая, пойдем со мной?

– Чего? – изумилась женщина, вперившись в славянское лицо Неделина, соображая, почему это славянское лицо заговорило с южным акцентом.

– Ми шутим! – сказал Неделин. – И уже без акцента: – Ночь, говорю, скоротаем?

– Отвали, – сказала женщина.

– Советскими деньгами не берем, значит?

– Никакими не берем. Я подругу тут жду. Ясно?

– Послушайте, – сказал Неделин. – Мне от вас в общем-то ничего не нужно. Просто посидеть, поговорить. Но я заплачу сколько положено.