Пыточных дел мастер
Шрифт:
– Эта должность слишком высока для меня, – отвечал я.
Это было сказано от чистого сердца – в тот миг я презирал самого себя гораздо больше, чем гильдию. С тех пор я часто вспоминал эти слова, хотя они были моими собственными, – и, будь даже я в беде, становилось как-то полегче.
– На свете есть город под названием Траке. Траке, Град Без Окон. Их архон – он зовется Абдиесом – прислал официальное прошение в Обитель Абсолюта. Там гофмаршал переслал его кастеляну, а тот уж вручил мне. Траксу настоятельно необходим человек на ту должность, которую я описал. Ранее там просто миловали кого-нибудь из приговоренных при условии, что он возьмется за эту работу. Теперь же провинция насквозь пропитана ядом измены, и местные власти решили отказаться от своей обычной практики, так как названная должность предполагает определенную степень доверия.
– Понимаю, – сказал я.
– В прежние времена члены гильдии уже дважды отправлялись в удаленные селения, однако были ли их случаи подобны твоему – хроники о том умалчивают. Как бы там ни было, прецедент был создан, и это – выход из сложившегося на сегодняшний день неприятного положения. Ты отправишься в Траке, Северьян. Я приготовил рекомендательное письмо к архону и его советникам. В нем сказано, что ты весьма искушен в нашем ремесле – для подобного городишки это не будет преувеличением.
Я уже успел смириться с тем, что натворил, но, сидя перед мастером Палаэмоном и старательно изображая подмастерье, единственное желание которого – повиноваться воле старших, вдруг ощутил новый прилив жгучего стыда. Стыд этот был не так силен, как прежний, причиной коему послужило бесчестье, причиненное мною гильдии, однако жег он даже больнее, ибо я еще не привык к нему, в отличие от того, первого. Я был рад тому, что ухожу – ноги мои уже предвкушали ласку мягкой зеленой травы, глаза – красу незнакомых пейзажей, а легкие – новый, чистый воздух далеких, безлюдных земель. Я спросил, где находится Траке.
– Вниз по Гьоллу, – ответил мастер Палаэмон. – На морском побережье. – Тут он осекся, как часто случается со старыми людьми. – Нет-нет; что я говорю… Вверх по Гьоллу, конечно же.
Сотни лиг морских волн, песчаный берег и протяжный крик морских птиц, на миг представившиеся мне при первых словах мастера, поблекли и исчезли. Мастер Палаэмон извлек из шкафа карту, развернул ее передо мной и сам склонился к ней так, что линзы, без помощи которых он вовсе ничего не разобрал бы, едва не касались пергамента.
– Вот, – сказал он, указывая на точку возле устья небольшой речки, у нижних ее порогов. – Имея деньги, можно было бы нанять лодку. Но тебе, в силу своего положения, придется идти пешком.
– Понятно, – ответил я.
Нет, я не забыл о золотой монете, данной мне Водалусом и надежно припрятанной, однако хорошо понимал, что не могу воспользоваться благами, которые можно оплатить ею. Волею гильдии я должен покинуть Цитадель, имея в кармане не больше, чем обычный молодой подмастерье. Ради чести и славы гильдии я был должен идти пешком.
Но понимал я и то, что это несправедливо. Не видя той женщины с прекрасным, совершенным лицом, не заработав этой монеты, я, скорее всего, ни за что не принес бы Текле нож и сохранил бы свое место в гильдии. В каком-то смысле я продал за эту монету свою собственную жизнь…
Что ж, хорошо. Старая жизнь – позади…
– Северьян! – воскликнул мастер Палаэмон. – Ты меня не слушаешь. В классе ты никогда не отличался невниманием.
– Прости меня, мастер. У меня столько разного в мыслях…
– Несомненно. – В первый раз за время нашей беседы он действительно улыбнулся и на миг снова стал старым мастером Палаэмоном моего детства. – Однако же ты пропустил такой хороший совет на дорогу! Придется тебе идти без него… хотя ты все равно тут же забыл бы все. О дорогах тебе известно?
– Я знаю, что ими запрещено пользоваться. Ничего более.
– Дороги закрыл автарх Марутас – еще во времена моей юности. Движение способствует бунту… К тому же он хотел, чтобы товары ввозились и вывозились из города по реке – так легче облагать торговцев налогом. С тех пор этот закон остается в силе, и, как я слыхал, через каждые пятьдесят лиг установлены редуты. Но все же дороги сохранились. Говорят, кое-кто пользуется ими по ночам, несмотря на весьма плачевное их состояние.
– Понятно… Дорогой – закрыта она или нет – идти все же легче, чем по бездорожью.
– Сомневаюсь в этом. Я лишь пытался предостеречь тебя от соблазна. Дороги патрулируются уланами, имеющими приказ убивать всех нарушителей. Обладая вдобавок правом на все имущество последних, они вряд ли очень уж склонны выслушивать оправдания.
– Я понимаю, – сказал я, гадая про себя, откуда мастер Палаэмон так много знает о путешествиях.
– Вот и хорошо. Полдня уже прошло; если хочешь, можешь переночевать в гильдии и отправиться в путь завтра поутру.
– Переночевать в камере?
Мастер Палаэмон кивнул. Я отлично понимал, что он едва может разглядеть мое лицо, и все же чувствовал, что он каким-то образом внимательно изучает меня.
– Тогда я уйду сейчас.
Я изо всех сил старался вспомнить, что нужно сделать, прежде чем навсегда покинуть нашу башню. В голову ничего не приходило, однако что-то, несомненно, сделать следовало.
– У меня есть стража на сборы? По истечении этого времени я уйду.
– Да, это время я легко могу даровать тебе. Но перед уходом вернись сюда – я хочу дать тебе кое-что. Хорошо?
– Конечно, мастер.
– И будь осторожен, Северьян. В гильдии много твоих друзей, но есть и другие, считающие, что ты обманул наше доверие и не заслуживаешь ничего, кроме мучительной смерти.
– Благодарю тебя, мастер, – ответил я. – Эти, последние, правы.
Скудные мои пожитки уже лежали в камере. Увязав их в узел, я обнаружил, что тот вышел совсем маленьким, и его легко можно спрятать в висевшую на моем поясе ташку. Движимый любовью и сожалением о случившемся, я спустился к камере Теклы.