Рабин Гут
Шрифт:
Схватив обеих наседок в руки, Аллан засунул их в медную посудину и прихлопнул не менее медной крышкой. Звон при этом получился впечатляющий. Словно от набатного колокола во время татаро-монгольских набегов. Аллан, не ожидавший такого аккомпанемента своим действием, просто окаменел посреди пещеры колдуна.
– Та-ак, бля. И кому тут музыки захотелось? – грозно зарокотал откуда-то из дальнего угла бас Жомова. – Какой скотине соло для барабанов без оркестра на черепушке устроить? Чего молчите, сволочи?
Неизвестно, каких ответов на свои провокационные
– Кому не спится утром рано? – пробормотал Андрюша, с трудом оторвав голову от глиняного горшка, почему-то заменившего ему вчера соломенную подушку. Увидев прямо перед глазами опухшее личико Ивана, Попов сам себе и ответил: – Понятно. Жомову-барану.
– Это ты, козел, гремишь тазами? – грозно полюбопытствовал Ваня. – В рыло хочешь?
– Ой, напугал. Сейчас в штаны наделаю! – простонал Попов и уронил буйну головушку на подушку, забыв, что ее заменяет.
Глиняный горшок оказался менее прочным, чем тот, что располагался на плечах у Андрюши. Не выдержав лобового столкновения, он раскололся на мелкие черепки. А черепушка Попова от удара сначала об горшок, а затем и о каменный пол загудела громче, чем медный котел.
Андрюша, слегка контуженный, естественно, выдал отборную порцию мата на всех языках, которые знал (на литературном русском, разговорном русском и на молодежном сленге русского языка!). И хотя громкость этой ругани не поддерживалась всеми децибелами, имеющимися в арсенале Попова, для больной с похмелья жомовской головы и это оказалось излишне громким.
Ваня попытал пнуть непослушной ногой верещавшего Попова. Однако не смог в полутьме верно оценить расстояния и вместо Андрюши угодил точно по дремлющему Горынычу. Трехглавый монстр изобразил футбольный мячик и бодро пропрыгал из одного угла пещеры в другой. Видимо, похмелье у Горыныча оказалось более сильным, чем все его разновидности, известные до этого науке. Монстр не смог даже заметить, что его куда-то транспортировали! Не говоря уж о способе транспортировки.
– Мужики, хватит орать, – умоляюще попросил Горыныч. – И без вас голова трещит.
– Какая из трех? – любезно поинтересовался Рабинович, к ногам которого Жомов отпасовал монстра.
– Из шести, ты хотел сказать? – поправил Сеню Горыныч и закрыл свои …надцать голов последними двумя крыльями. – Сумасшедший дом какой-то. И когда это кончится? Мама, забери меня отсюда! Обещаю, что до ста семнадцати лет даже пива в рот не возьму…
– Тяжелый случай, – прокомментировал ситуацию Рабинович. – Эк как у нас зверюгу-то с самогонки пробрало!
– Да заткнетесь вы, что ли?! – благим матом истошно заорал Попов так, что в пещере сразу завелось эхо.
Оно попрыгало от стенки к стенке, искажая смысл сказанной Андрюшей фразы, а затем сбежало обратно в лес, решив не травмировать свою психику незнакомыми уху эстета выражениями. После этого позорного отступления в пещере Мерлина стало так тихо, что стало слышно, как храпит Каута. Просто храпит, и все!..
– Мальчики, вы уже закончили? – послышался из-за занавески нежный голосок Ровены. – Мне уже можно выйти?
– Не вздумай! Тут Жомов без штанов, – остановил принцессу Андрюша. – И еще неизвестно, у кого их поискать нужно. Вон Каута спит до сих пор. Видно, укатали Сивку крутые горки…
Попов понял, что сказал лишнего, но было уже поздно. Прямо в центр пещеры, едва не опрокинув единственный стол, откуда-то с потолка свалился только что помянутый Сивка с белоснежной гривой. Единственным, что мешало полному сходству этого индивидуума с недавней сивой кобылой, были некие части тела, присущие каждой мужской особи и обычно свисающие между ног. Если, конечно, особь не носит штанов. В этом случае вышеупомянутых частей тела попросту незаметно.
– Е-мое, вот это прокатился! – заплетающимся языком пробормотал мерин, в котором проницательный читатель легко узнает того самого Сивку. – Хрен больше когда на «американские горки» сяду. И-и-го-го!
Мерин шатающейся походкой поплелся к выходу из пещеры, а все присутствующие провожали его взглядом, не в силах произнести ни слова.
– Мальчики, кто это был? – раздался из-за занавески голосок Ровены, едва на ступеньках смолкло цоканье копыт.
– Андрюшин друг, – ехидно ответил Рабинович.
– Белая горячка, – почти одновременно с ним произнес Иван. – Ну, о-очень белая. Причем совершенно бесплатно.
– Мужики, я, честное слово, не хотел, – растерянно переводя взгляд с одного недружелюбного лица на другое, пробормотал Попов. – Как-то само вырвалось.
Ответом на эти оправдания была гробовая тишина, за исключением незначительного возгласа Мурзика. Пес вчера, как и ранее, не выпил ни глотка алкоголя, но после утренней встряски явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он облаял Попова, затем Рабиновича и, гавкнув пару раз в сторону исчезнувшего Сивки, окончательно успокоился.
– Андрюша, а ты дурак! – обрадованно проговорил Жомов, прервав затянувшееся молчание. – Штаны-то на мне.
– А-а. Значит, померещилось, – промямлил Попов, совсем забыв о том, что собирался пошутить. – Надо завязывать с этой пьянкой…
– Так мне можно выходить? – нетерпеливо перебила Андрюшу Ровена, не расслышав самой умной фразы, произнесенной Поповым за всю свою жизнь.
– Да! – гаркнули ей в ответ все в один голос.
От этого крика проснулся, наконец, Каута. Он полчаса раздраивал рукавом затекшие глазки, стараясь рассмотреть что-либо в утреннем полумраке пещеры. Увидел сакс немногое. Однако и этого ему хватило, чтобы почувствовать напряженную обстановку вокруг Попова.
– Что это было? – хлопая ресницами, спросил Каута. – Я что-то пропустил?