Работа актера над собой(Часть II)
Шрифт:
Как уживаются на сцене музейная редкость, вроде александровской люстры, и рыночная гадость, вроде плюшевого альбома?! А посмотрите-ка оттуда, из зрительного зала! Я не поручусь, что вы, подобно Говоркову, не скажете:
"Люстру долой, она кажется гадостью, а альбом – на первое место, так как он имеет вид".
Таково свойство сцены: не все то золото, что блестит при свете театральной рампы.
И на этот раз я пропустил перенос внимания на новый объект.
"Это хорошо,- подумал я. – Во мне развивается если не сама х_в_а_т_к_а, то по крайней мере с_ц_е_п_к_а!"
После третьего
В общем Рахманов одобрил творчество нашего воображения, заметив лишь, что смотрящий должен определить, д_л_я ч_е_г_о, то есть п_о к_а_к_о_м_у в_н_у_т_р_е_н_н_е_м_у п_о_б_у_ж_д_е_н_и_ю он рассматривает объект. Другими словами, нужны в_н_у_т_р_е_н_н_я_я з_а_д_а_ч_а и к_а_к_о_е-т_о "е_с_л_и б_ы", о_п_р_а_в_д_ы_в_а_ю_щ_е_е е_е. Их у нас не было.
Сегодня опять "муштра и тренинг" Рахманова.
– Сегодня,- сказал он,- Аркадий Николаевич готовит вам приятный сюрприз. Вы будете делать все старые упражнения п_о_д м_у_з_ы_к_у и притом под очень хорошую, так как у рояля будет сидеть сам Ф…
Встать как один человек! И поблагодарите его за ту честь, которую он оказывает вам, грудным младенцам в нашем искусстве.
Мы встали и от всего сердца низко поклонились.
Я так был растроган, что решился даже спросить, чем объяснить такую честь, оказываемую нам. Хотелось бы знать, чтоб более сознательно относиться к предстоящим упражнениям и лучше воспользоваться ими.
На мой запрос Рахманов коротко ответил: "Я не уполномочен с_а_м_и_м объяснять вам это. Мое дело исполнять лишь волю пославшего меня".
Неожиданно для нас за кулисами кто-то очень хорошо заиграл на фортепиано Лунную сонату Бетховена, и в центре комнаты на потолке зажгли синюю лампу в матовом полукруглом стекле. Можно было подумать, что ею хотели дать иллюзию луны. Хорошая музыка и полусвет произвели свое действие и настроили нас на грустные мечтания и мысли…
…………… 19.. г.2
– Пойдемте в церковь,- предложил нам Торцов, когда вошел в класс.
– В церковь?! Зачем? – недоумевали мы. – А как же урок?
– В этом и будет заключаться урок, что мы с вами пойдем сначала в церковь, потом в мебельную лавку, потом в какое-нибудь правление, на станцию железной дороги, на рынок.
Вьюнцов уже встал, повидимому, собираясь итти, но Торцов его остановил.
– Нам, артистам, совсем не требуется нанимать извозчика, чтоб объехать все эти места. Сидите спокойно, а путешествовать будет ваше воображение. Его сфера, а не реальная жизнь является нашей артистической областью.
Не прошло и несколько секунд, как большинство из нас уже очутились мысленно в церкви.
– В какой? – спросил Торцов Вельяминову, которая уже успела перекреститься, помолиться и пококетничать глазками с мнимым Николаем Чудотворцем, прикладываясь к его ручкам.
Наша красавица не сумела определить, в какую церковь она зашла.
– Вообще – в церковь.
– Нет. "Вообще" в искусстве не считается,- сказал ей Аркадий Николаевич.- Вы сходите в церковь в честь какого-нибудь святого, а не в церковь – вообще.
– Я не знаю, как это делается,- кокетничала Вельяминова.
– Мы сейчас разберем,- успокоил ее Торцов. – Позвольте вашу ручку,- любезно обратился он к ней. Она поспешила исполнить его просьбу и протянула Аркадию Николаевичу свою красивую руку. Но Торцов положил ее обратно на ее полные колени, сказав при этом:
– Только мысленно… мысленно протяните мне вашу ручку, я ее возьму и мы пойдем. По какой улице? – спросил Торцов Вельяминову.
– По Покровке,- ответила она.
– Идем,- смело промолвил Торцов, не двигаясь с места.- Не забудьте сказать мне, когда вы придете.
…………… 19.. г.3
– Вы сейчас находитесь в Москве, в нашей школе.
Я ввожу м_а_г_и_ч_е_с_к_о_е "е_с_л_и б" и спрашиваю вас: что бы вы делали, е_с_л_и б вы были не здесь, а плыли на большом пароходе в Америку во время сильнейшего шторма?
– Что бы я делал? – соображал Шустов.
– Прежде всего надо принять во внимание то, что вся эта комната качалась бы,- подталкивал наше воображение Аркадий Николаевич. – На этих жиденьких стульях сидеть было бы нельзя… Их перекатывало бы с одного конца на другой… Стоять тоже было бы невозможно, так как пол то становился бы дыбом, то накренялся бы вниз, в противоположном направлении…
– При таких условиях лучше всего поскорее пробраться в хвою каюту и лечь,- решил Шустов…
– Где же моя каюта? – соображал дальше Шустов.
– Допустим, что она в самом низу и что итти туда нужно в эту дверь, а потом сходить по лестнице, ведущей в гардероб,- подсказывал Торцов.
– В данную секунду пол накренился сюда, вниз, к двери,- соображал Шустов.- Значит… я скатываюсь к этой стене.
– Как же удержаться около нее, за что ухватиться? За диван? – спрашивал Торцов.
– Нет, он полетит вниз вместе со мной при обратном крене парохода… Лучше сяду на пол,- решил Шустов.- Надо сознаться, что условия пароходной жизни создаются не из приятных, а атмосфера в достаточной степени тревожная.
– Как назвать то, что вы делаете сейчас? – продолжал дальше Аркадий Николаевич.
– Соображаю условия, при которых мне приходится передвигаться к своей каюте,- отвечал Шустов…
…………… 19.. г.
Как только Торцов вошел в класс, он обратился ко мне и спросил:
– Где вы сейчас находитесь?
– В классе,- ответил я.
– А если б вы были дома,- снова задал он мне вопрос,- что бы вы делали?
Прежде чем ответить, пришлось почувствовать себя в своей комнате, вспомнить то, что было утром, что предстояло вечером, дела, которые накопились и ждут очереди, пришлось справиться со своими личными побуждениями, желаниями; принять во внимание другие условия и в конце концов решить то, что мне надо было бы делать, то есть в данном случае навестить дядю и двоюродного брата Коку.