РАБСТВО
Шрифт:
Эль-Нассар поднялся из-за стола, кивнул головой капитану Боргу и маркизу Алистану, приглашая их следовать за собой, и они втроем покинули зал заседания ближнего совета.
Только тогда министры и сановники начали собирать бумаги и, молчаливо, один за другим стали покидать зал. Уже на выходе Эрих Шустер обратил внимание на неестественную бледность лица архимандрита Иоанна, когда обгонял его, чтобы первым пройти в дверь.
Глава 13.
Вот уже который месяц "Весенняя Ласточка" без устали бороздила желтые воды Внутреннего океана Тринидада. Каждый вечер наша бирема швартуется у какого-либо пустынного пирса, загружается непонятным, скрытым от глаз рабов-гребцов грузом и тут же снимается со швартовых, чтобы покинуть это место. Бирема никогда подолгу
В таких местах на борт биремы сначала взбираются странные и подозрительные личности, с повадками или манерой поведения контрабандистов или, возможно, таинственных пиратов. Но все эти люди не были контрабандистами или пиратами. Несколько раз я становился невольным свидетелем того, что грязным и рваным верхнем платьем этих людей сверкали золотые позументы дорогих камзолов и оружие, украшенное золотом и драгоценными камнями. Шкипер всегда встречал таких людей у трапа, проводил их на верхнюю палубу, беседовал или переговаривался с ними громким шепотом, а затем между ними производился обмен маленькими или большими замшевыми мешочками. Разносившийся при обмене звон из этих мешочков, собой напоминал звон золотых или серебряных монет. После осуществления такого звонкого обмена, на борт и в трюм "Весенней Ласточки" заносились большие коробки, ящики и тюки, а иногда вместо груза мы перевозили людей. Как только погрузки заканчивалась, матросы экипажа старались, как можно быстрее, поднять паруса биремы и во мраке ночи исчезнуть с этого места.
Я обратил внимание на то, члены экипажа "Весенней Ласточки" и ее рабы-гребцы никогда не принимали участия в погрузке или разгрузке груза биремы. Матросы экипажа не были чистоплюями или белоручками и особо не чурались тяжелой работы на палубе или на мачтах с парусами. Любое приказание шкипера исполнялось молниеносно и воспринималось матросами, как закон, во всех случаях обязательный к исполнению. Но матросы близко не подходили и пальцем не прикасались к грузу, они только следили за тем, чтобы носильщики или подносчики груза укладывали груз в точно обозначенное шкипером место в трюме или на верхней палубе биремы.
Шкипер, будучи полновластным распорядителем "Весенней Ласточки", с большим уважением относился к матросам экипажа, никогда зря их не погонял и никогда не тыкал им, а только требовал четкого и точного выполнения своего приказа или распоряжения. Матросы отвечали шкиперу уважением, не понибратствовали с ним, а делали свою работу так, чтобы четко выполнить его указания. Эти установившиеся взаимоотношения шкипера с экипажем биремы "Весенняя Ласточка, мне очень напоминали взаимоотношения, существующие на военных флотах между офицерами и рядовыми матросами. Иногда под вечер мне приходилось наблюдать весьма странные вещи, когда члены экипажа биремы разбивался на двойки и тройки и с ножами в руках оборонялись или нападали друг на друга, временами матросы с одними только ножами в руках демонстрировали, как производить абордаж по захвату другого судна. Причем, каждый матрос экипажа имел собственный нож или маленький кинжал, с которым они не расставались ни на минуту, о что касается владения ими, то пускали в дело не задумываясь и управлялись с ними не хуже любого профессионального солдата или наемника. Помимо личного оружия матросов, ножей и кинжалов, на биреме имелось и другое оружие, которое хранилось в специальной к\аюте, кличи от которой шкипер держал при себе.
Пока еще мне не удалось понять и разобраться, чем же конкретно бирема "Весенняя Ласточка" занимается. Но высокий рост позволял мне наблюдать за тем, что происходит на верхней палубе биремы. Когда мы с соседом не работали веслом и у нас появлялось свободное время, то каждый из нас начинал заниматься своим делом. Сосед становился к борту биремы и бесконечно долго всматривался в морские волны, а я разворачивался лицом в противоположную от моря сторону и наблюдал за тем, что происходит на верхней палубе биремы. Наличие рабского ошейника и тупая невыразительность моего лица, заставляли матросов экипажа предполагать, что мы с соседом по каморке друг друга не переносим, как это происходило и в других каморках, вот и разделились интересами, каждый из нас смотрит в свою сторону, чтобы не видеть соседа. Поэтому они не обращали внимания на мое лицо, глупо таращившее глаза на все, что происходило на палубе биремы "Весенняя Ласточка". Один только шкипер, все и всегда вовремя примечавший, что происходит на его биреме и который, по всей видимости, запомнивший мое лицо из-за этой порки, каждый раз, проходя мимо моей каморки и видя мое лицо, говорил:
– Что опять зыркаешь по сторонам, недобиток чертов! Убери рожу и никогда не высовывай ее ко мне под ноги. Так и хочется, ботинком съездить по твои гляделкам.
Но я оставался равнодушным к этим его словам и не сгибался и не убирал своего лица. Что может понять раб из слов другого человека, когда рабский ошейник лишил его право думать и размышлять. Шкипер чертыхался еще раз и проходил мимо меня, он прекрасно знал, как работает ошейник и не предполагал от меня другого отношения к его словам. Мне, иногда казалось, что этот старый пройдоха шкипер все-таки подозревает меня в том, что я не такой раб, как другие рабы на биреме. Рана на моей спине зажила слишком быстро для нормального человека, вот он, на всякий случай, и проверяет мою реакцию на его слова, а вдруг проколюсь и отреагирую, чем черт не шутит. Но первым прокололся сам шкипер, а не я. В тот день дела у шкипера, по-видимому, шли не лучшим образом и мужик был сильно раздражен, ему нужен был повод, на ком-то сорвать свою злость. Когда он снова увидел меня, то решил, по крайней мере, выговориться:
– Опять отовсюду видна твоя немытая рожа, подонок!
– Громко орал старый шкипер, а за его спиной один за другим прошмыгивали матросы, всеми силами стараясь, чтобы не попасть ему на глаза.
– Спрячь башку, нагнись и сиди до скончания веков в этом положении, постарайся больше никогда не попадаться мне на глаза. Тогда я быстрее забуду, что это ты убил Чистена, неплохого матроса и парня. А то, куда не повернешь головы, везде твоя рожа видна, а злость при виде ее так и будоражит мое сердце. Когда-нибудь злость возьмет вверх над разумом и тогда тебе, раб, не поможет твой хозяин и мой господин, тебе придется раз и навсегда закрыть эти глупые буркалы.
– Шкипер проорал эти слова, будучи совершенно уверен в том, что я бессловесная скотина, а не человек, и ни слова не пойму из его бормотания под нос.
В этот момент шкипер заставил меня вспомнить слова Дейла о моей неспособности пользоваться языком при общении с людьми, а полагаться обмен мыслями. Судовой кузнец на практике мне продемонстрировал, как это могло бы осуществляться, поэтому в самый разгар шкиперского высказывания попытался пролезть ему в голову. Но все мои попытки натыкались на непонятную преграду, которая чистым и ясным языком мне говорила, что я не вправе и не имею права доступа к информации, собранной и находящейся в данном хранилище. Я только удивился этим словам и оставил шкипер в покое, а тот схватился за голову и глазами бешеной собаки уставился на меня. Прекратил ругань и, пошатываясь, отправился в свою нору, где проводил ночи.
До момента попадания рабом на "Весеннюю Ласточку" мне никогда не приходилось бывать или плавать на морских или речных судах, самое большое в этой связи, что случалось в моей жизни, так это было катание на катерах по городской реке. Пользуясь памятью земного жителя, "Весенняя Ласточка" напоминала древнегреческую или древнеримскую военную галеру или, вернее, бирему - морское судно способное плавать под парусами или под веслами, оно было около сорока пяти метров в длину и восьми метров в ширину с двумя мачтами, по бортам судна располагались два яруса весел. На каждое весло приходилось по два гребца, каждое весло весило около восьмидесяти килограмм. Вдоль борта проходил первый верхний ярус гребцов, в котором веслами работали двадцать четыре раба, каждая пара была отделена от других пар деревянными стенками. Высота этого закутка для двух гребцов, который я назвал каморкой без крыши, была равна моему росту, если бирема находилась в спокойном положении и я стоял лицом к верхней палубе, то мои глаза сантиметров на десять были выше настила этого палубы. Что в свою очередь и вызывало известные нарекания со стороны шкипера биремы, который терпеть не мог видеть мое лицо над палубой. Нижний ярус гребцов, который также насчитывал по два раба на двенадцать весел, работали в более худшем, чем мы положении. Хотя они и имели крышу над головой и их не заплескивали морские волны или дожди, но работать им приходилось сидя в полусогнутом положении. Из-за такой работы эти рабы-гребцы имели большие проблемы с болезнями ног и непропорционального развития мускулатуры. Весла гребцов первого яруса опускались в море через уключины планшира борта биремы. Весла же гребцов второго яруса выходили в море через специальные люки с кожаными манжетами, не позволяющими морской воде проникать в трюм судна даже в сильнейший шторм.