Ради милости короля
Шрифт:
Иде хотелось ответить, что это ей ни к чему, но она была чуткой и понимала его потребность высказаться.
– А вы будете графом, – улыбнулась она. – Наши сыновья пойдут по вашим стопам, а наши дочери будут знать, что им очень повезло с отцом.
Ида услышала, как у Роджера перехватило дыхание, и увидела, как краска снова заливает его лицо. Под его взглядом она сама задышала чаще.
– Мне пора. – Он бросил взгляд на главное здание. – Мы загулялись, и меня будут искать. – В его глазах мерцало веселье. – Я считаю вас здравомыслящей женщиной. Мы нарушили достаточно приличий для одного дня, и вашим товаркам не терпится услышать, как обстоят
– Милорд, я бы не осмелилась, – скромно ответила она.
Роджер поцеловал тыльную сторону ее кисти. Его губы были мягкими, и Ида задрожала от их первого прикосновения к ее коже. Каково будет чувствовать их на губах… к которым некогда прижимались губы Генриха? У Роджера нет бороды в отличие от Генриха, и его губы более полные и гладкие, поскольку он моложе. Взяв его руку, она повторила его жест, оставив ему схожее воспоминание, затем высвободилась и поспешила к двери. На пороге Ида обернулась и ослепительно улыбнулась через плечо. Этот прием она выучила при дворе… ловкий трюк, но она проделала его совершенно искренне. Она поклялась себе, что будет лучшей женой на свете. Это долг перед мужчиной, который заберет ее из чистилища и подарит ей новую жизнь.
Глава 15
Ноябрьский вечер был сырым от тумана, и темнота опустилась рано. Все ставни были закрыты, чтобы защитить от пронизывающего до костей холода. В каминах пылал огонь, которому помогали угольные жаровни, а лампы и свечи добавляли света и тепла.
Королю сопутствовала удача на охоте, он вернулся с нагруженными олениной лошадьми и находился в хорошем расположении духа, несмотря на промозглую погоду. После обильного ужина и превосходных развлечений – акробаты, танцоры с огнем и трубадур, спевший непристойную песенку о французах, – настроение Генриха еще больше улучшилось.
Роджер поучаствовал в охоте, насладился скачкой по туманному лесу; копыта его коня молотили по лесному дерну. Приятно было нестись во весь опор и даже в неподвижном воздухе ощущать, как ветер бьет в лицо и забирается под одежду.
Сытый, веселый и довольный приятно проведенным днем, он заигрывал с Идой в коридоре, ведущем из главного зала. Его подбитый мехом плащ укутывал обоих, обеспечивая восхитительные радости ухаживания. Впрочем, существенных вольностей Роджер себе не позволял, поскольку знал границы и не желал следовать по стопам Генриха. Все должно произойти должным образом и в свой черед, а пока можно наслаждаться предвкушением. Ида охотно куталась в плащ Роджера, держала его за руку, касалась лица, дышала с ним одним воздухом, но отказывалась распускать волосы, поскольку видеть ее такой было привилегией мужа, и, кроме того, целовалась с закрытым ртом. Он старался держать ее только за талию, чтобы не показаться похотливым. Его снедало желание, но ждать оставалось меньше месяца, и тогда-то он получит все, что хочет.
– Мне пора, – вздохнул Роджер, не торопясь отстраняться. – Король ждет меня в своей комнате.
Ида провела большим пальцем по его ладони:
– Вы знаете для чего?
– Генрих собирается обсудить завтрашний день со своими советниками. Он еще не говорил со мной о нашем браке. Я думал, он затронет эту тему на охоте, но его мысли были поглощены погоней. – Роджер приподнял ее руку и запечатлел поцелуй на запястье. – Не тревожьтесь. Я давно не
– Так всегда бывает, когда он прикончит оленя. – Ида выскользнула из обволакивающего тепла. – Завтра поговорим.
Роджер поклонился, Ида присела в реверансе и послала воздушный поцелуй. Улыбаясь, оба отправились по своим делам.
Генрих протянул Роджеру несколько листов пергамента, плотно исписанных темно-коричневыми чернилами. У одного из придворных священников был изящный почерк.
– Это не срочно, – произнес он, – но все же поглядите, чтобы потом ускорить дело. На свадьбу с Идой я дарю три поместья, принадлежавших вашему отцу. Полагаю, вам известна их стоимость. Я также отдал указания простить ваш долг казне в пятьсот марок.
– Благодарю, сир.
Роджер изучал список. Акл, Халвергейт и Уолшем вместе стоили намного больше сотни фунтов. Единокровные братья оспаривали его права на эти поместья. Это не только щедрый дар, но и добрый знак. Возможно, дверь впервые приоткрылась перед ним и брак с Идой окажется более счастливым, чем он мог надеяться.
– Ваша невеста достойна подобного свадебного подарка, – добавил Генрих. – Я хочу, чтобы она ни в чем не нуждалась. – Он пристально посмотрел на Роджера. – Берегите ее, милорд Биго. Я вверяю Иду вашим заботам, но вы должны знать, что она очень дорога мне.
Между лопатками у Роджера закололо от ощущения надвигающейся опасности. Он негодовал и сгорал от ревности, но скрывал это за бесстрастным фасадом. Брак еще не заключен, грамоты не скреплены печатью.
– Мне она тоже дорога, сир… ведь она будет моей женой.
Генрих смерил его пристальным взглядом, как будто оценивал потенциального врага, а не союзника.
– Есть одна деталь, которая не обсуждается.
Роджер пал духом. Он знал, что где-то кроется ловушка, поскольку Генрих никогда и ничего не давал от чистого сердца. У него всегда находились оговорки.
– Сир?
– Когда вы возьмете Иду в жены, вы возьмете ее одну. Мой сын останется на моем попечении. Он будет воспитан, как подобает его положению.
Роджера словно ударили кулаком в солнечное сплетение. Сам он не слишком переживал, поскольку не был знаком с малышом, а ребенок – всего лишь ребенок. Но Ида… Господь милосердный, что с ней станет?
– Сир, его мать будет убита горем…
– Она расстроится, я знаю, – раскинул руки Генрих, – но ничего не поделаешь. У нее слишком нежное сердце, и я позволил ее привязанности к сыну чрезмерно укорениться. Надо было отдать его кормилице сразу после рождения. – Он пожал плечами, как бы стряхивая то, что его беспокоило. – Разумеется, она поплачет по нему, словно корова по теленку, милорд Биго, но отвлечется на супружеское ложе, а вскоре и на ваших наследников. Полагаю, вы не станете медлить с исполнением приятного долга и найдете ее прелестной и покорной любовницей, – добавил он с насмешливым блеском в глазах.
Роджеру хотелось схватить Генриха за горло и заставить замолчать.
– Только крестьянки растят детей сами. Вы с Идой начнете жизнь заново. Пусть все останется в прошлом. Когда-нибудь она увидит сына при дворе.
«Чтобы натереть кровоточащую рану солью и удесятерить боль», – подумал Роджер.
– Кроме того, – продолжил Генрих, – я привязался к пареньку, и вряд ли у меня будут другие дети. Я зачал его и вправе распоряжаться его будущим, как считаю нужным. Он мой, он порождение моих чресл. Его мать была всего лишь сосудом.