Ради острых ощущений. Гремучая смесь
Шрифт:
— Бабуля! — всплеснула я руками. — Откуда ты все это знаешь?
— Я читаю газеты, — спокойно ответила мне бабушка. — Это реалии современной жизни, детали, а вкус эпохи можно почувствовать именно в деталях.
— То есть сонники ты сразу отметаешь, — уточнила я. — Тогда что может помочь?
— Видишь ли, внучка, я настроена более рационально, — проговорила бабушка, затушив папиросу в глубокой пепельнице. — Значение этого сна интересует меня постольку, поскольку этот сон мешает мне спокойно спать, как это ни парадоксально звучит.
— То
— Я просыпаюсь после него в холодном поту, — спокойно произнесла Евгения Михайловна. — Сон повторяется в последнее время все чаще и чаще, и после него я уже не могу заснуть. В пять утра — не очень приятный подарок от собственного подсознания, правда?
— А лекарства?
— Еще чего! — фыркнула бабушка. — Никаких снотворных! Я восемьдесят с лишним лет прожила без снотворных и не собираюсь в такие годы заводить дурные привычки. Впрочем, избавляться от уже имеющихся — тоже.
И Евгения Михайловна кивнула на пепельницу с окурками папирос.
— А главное ощущение такое, — продолжала бабушка, — кажется, стоит вспомнить, что происходило в комнате, — и тревога пройдет.
— И ты решила…
— Совершенно верно, — снова кивнула бабушка. — Когда у меня течет кран, я вызываю сантехника. Когда у меня ломается пылесос, я иду в мастерскую. А тут я обратилась к психотерапевту. Я считаю, что в любом деле есть специалисты, которые могут помочь, если что. Знакомая порекомендовала мне хорошего врача, вот мы и поговорили с ним немного. Пока результат нулевой, но я поставила перед ним проблему, и он будет ее решать.
— Знаешь что, бабуля, — неожиданно пришла мне в голову блестящая идея, — а давай я свожу тебя посмотреть на «наш» дом? Это ведь у черта на куличках. Ты наверняка не была там сто лет! С твоими-то ногами на транспорте… А там, глядишь, может, что и вспомнишь. Поехали?
«Ниссан» остановился возле двухэтажного особняка, который располагался довольно далеко от центра. Когда-то этот район занимали вишневые и яблоневые сады, среди которых там и сям стояли хорошенькие домики — частные владения богатых людей, которые хотели жить на природе, но и так, чтобы в любой момент можно было быстро оказаться в городе, если этого требовали дела.
От этой былой роскоши осталось всего две с половиной постройки, из них жилая — одна, вторая отведена под гараж, третья лежала в развалинах.
— А ведь я помню этот дом свежевыкрашенным, — мечтательно проговорила бабушка, выглядывая из окна автомобиля. — Интересно, что тут теперь располагается? Внизу вроде бы грязно, а вот второй этаж выглядит очень даже неплохо.
— Так давай выйдем и посмотрим поближе, — предложила я. — Может быть, нас пустят и внутрь, кто знает. Во всяком случае, мы ничего не теряем.
— Н-да, — проговорила бабушка, всматриваясь в фасад и прикрывая глаза ладонью козырьком, — что-то такое смутное мерцает, но точного расположения комнат я сейчас и не припомню. Где же была детская? Внизу — столовая, это точно, вдоль
Мы медленно подошли к дому, и я дернула за ручку двери. Она легко подалась и чуть приоткрылась, словно приглашая нас войти.
Бабушка первой переступила порог и остановилась, в недоумении покачав головой.
— Нет, сейчас, конечно, тут все не так. Перепланировка была, что ли? Веревки какие-то висят, белье. Похоже на коммуналку, правда?
— Может быть, так оно и есть, — пожала я плечами. — Уплотнение и все такое. При большевиках же часто селили кучу народа в дом, который раньше занимала одна семья. Так, наверное, произошло и здесь.
— Надо навести справки у краеведов, — резонно заметила бабушка. — О, а вот и лестница. Надо же, перила те же самые, я помню эти чугунные завитки. Слушай, раз уж мы здесь, давай поднимемся?
Пока мы не спеша брели вверх, бабушка философствовала на свой лад:
— Вот, говорят, что есть память рассудка, память сердца… А есть еще и память ног и рук. Да-да, я когда сейчас дотронулась вот до этой шишечки, то вспомнила, как однажды упала с верхней ступеньки — бежала за мячиком и оступилась. Тогда я расквасила себе нос и долго плакала, мне лед прикладывали… Поверишь ли, никогда об этом не вспоминала, а вот сейчас словно…
— Что вам здесь надо? — раздался пронзительный голос сверху.
Мы подняли головы. Со второго этажа свешивалась женская голова с кудрявыми завитушками — женщина перегнулась через перила и недружелюбно наблюдала, как мы с Евгенией Михайловной ковыляем по лестнице.
— Понимаете, — начала я объяснять причину нашей бесцеремонности, — мы…
— Здесь вам не проходной двор, а частное владение! — словно не слыша меня, продолжала кричать женщина. — Вы вообще откуда? Кто вас сюда послал? Снова денег просить? Ни копейки не получите сверх того, что вам причитается по договору. Расписались? Задаток получили? Теперь ждите! Я купюры не печатаю и милостыню не подаю!
— О каких деньгах вы ведете речь, милочка? — с достоинством спросила бабушка.
— О рублях, вестимо, — передразнила ее визгливая женщина. — Долларов не дождетесь!
— Тогда о каком частном владении вы говорите, сударыня? Извольте объясниться, — надменно поинтересовалась Евгения Михайловна.
— Об этом самом! — для пущей убедительности женщина постучала кулаком по перилам. — Мы с мужем весь этаж купили, расселили этот клоповник, который совки тут устроили, и никого на своей территории не потерпим. А что до препонов, которые нам чинят власти касательно первого этажа, так это они взятки хотят! И мы дадим, обязательно дадим! Но добьемся, чтобы расселили и первый этаж! Мы уже покупаем квартиры бедным людям, не в центре, конечно, но все равно условия не сравнить с этими. А никто не ценит! И все хотят невесть чего! Вот вы, например. Есть у вас горячая вода или нет? Отвечайте?