Радость и грусть бытия

Кулагина Людмила

«Иди и говори»

У меня вдруг открылись глаза.Я от боли проснулась во мраке.Свора бед, отпустив тормоза,Погналась по пятам, как собаки.Стала жить, округляя глаза,Ужасаясь, стоная, болея.Белый свет застилала слеза,А собаки всё делались злее.Я увидела мир, как он есть,Без привычных романтик и флёра [13] .Были раньше – «ум, совесть и честь»,А теперь лишь фиглярство актёра.Оказалась я в смуте игры.Окружала меня свора злая.Я спасенья ждала до поры,Всей жестокости игр тех не зная.Я прошла эту боль, этот мрак.И я видела смерть не из кресла.И была бы смертельной игра,Если б заново я не воскресла.Но за это, судьба, не корю,Что глаза, хоть и с болью, открылись.Я проснулась: иду, говорю,Над собой слыша Ангела крылья.9 мая 2007 г.

13

Флёр – скрывающая пелена, которая мешает ясно видеть что-либо; покров таинственности на чем-либо.

Портрет с противоречьями

По жизни – трусиха и паникёрша,Не в меру ленива, но в меру добра.Бываю и мягкой, и колкой, как ёршик,Терпеть

не могу мата, хамства и драк.Боюсь я болезней, хандры и старенья,Но всё же и в старости мыслю пожить.Люблю шоколадки, торты и варенье.Искусству и Богу мечтала б служить.Люблю и боюсь. Ненавижу, прощаю.Сквозь слёзы смеюсь. Хоть не верю, но жду.Несу ерунду. Временами вещаю.Терплю (без смирения) боль и нужду.Се есть человек. Я – от вашего роду.А племя моё затерялось в веках.Я двигаюсь в Лету, не ведая броду,И вечности ветер лелею в руках.9 мая 2007 г.

Возрождение к жизни

Как странно: я жила и не жила,И повседневностью опутана, как тиной,Я будто в стареньком кино былаИ видела не жизнь – с неё картины.Они лишь были копией плохой,Порой вульгарной, реже – романтичной.Я за своей преподавательской «сохой»Себе казалась мудрой и практичной.Вдруг оказалось, жизнь совсем не та,Какой себе я раньше представляла,И я как следует уже была в летах,И жизнь меня как следует помяла.Но после бед, несчастий, похор'oн,Судьба дала передохнуть все шансы.Хотя вес'oм был дней моих урон,Но понеслась я снова с жизнью в танце.И, ощутив в себе восторг и дух стихий,И вместо журавля увидев в небе цаплю,Я стала снова петь и сочинять стихи,Чтоб жизнь продлить, испить её по капле,Как марочное пьёт гурман вино,Писатель и поэт смакуют слово,Как водолаз, спустившийся на дноИ выплывший из мрака к свету снова.Хочу забыть, что забывать нельзя,Хотя и помнить вроде бесполезно.Смотрю, как возрождается земляОт холода, как затяжной болезни.Земля живёт, надеется, цветёт,И расцветает моё сердце с нею.И в ульях жизни зреет новый мёд,И я о мёде жизни думать смею.9 мая 2007 г.

«Люблю и ненавижу» [14]

Стяжать не славу, но – венцы.Не рвать у вечности мгновенья.Так учат святости Отцы.А я пишу стихотворенья.Ведь если Слово дал Господь(надеюсь, я – не графоманка),Сквозь стынь и мрак, сквозь твердь и водьОно прорвётся к жизни танком.И как смогу теперь посметьПредать дарованное Богом?!Препятствием мне будет смерть,Но не дор'oга, не дор'oга.Дышу – пою, хриплю – пою, –Пусть этой песне люди внемлют, –Как ненавижу и люблюИ эту жизнь, и эту землю!10 мая 2007 г

14

«Люблю и ненавижу» – название книги Т.Москвиной.

Грусть Ас'eевского парка [15]

В Ас'eевском парке «врубают попсу»,И берег реки тем же вторит.Народу здесь кинули кость, словно псу,Теперь особняк – санаторий.Потрескались стены в нём и потолки,Трещит и лепнина фасада.И лопухом заросли уголкиСтаринного барского сада.На синей веранде не «дуются» в вист.Оркестр не сзывает на б'aлы.Осеннего ветра пронзительный свистПоёт здесь о том, что пропало.Пока ещё ели стоят зелены,Посажены любящим папой,Пытаются ночью достать до луныМохнатой игольчатой лапой.И дуб ещё помнит былые годаИ предков ас'eевских деток.Тоскою зелёной стекает водаС его исторических веток.Когда-то октябрьские злые ветраПо свету гнездо разметали.Хранит особняк в себе горечь утрат.И мы все счастливей не стали.Теперь для «сердечников» краткий приютСей дом, разным хворям обитель.Утративший роскошь былую, уют,Обшарпанный, грустно глядит онНа деток, играющих там, где каретСледы под асфальт закатали,На кучки заплёванные сигаретВ беседках, где раньше леталиАмуры, а нынче прописан комар,Бутылки, обёртки от свадеб,На мата под крышей похабный кошмар,На стройки ближайших усадеб.Здесь жалобно совы кричат по ночам,А днём разудалость гармошкиЧастушки торчащим поёт кирпичам,Да бродят несытые кошки.В столовой под расписным потолкомВитает дух каш-макаронов.С карниза с осыпавшимся уголкомГлядят на больных Маскароны [16] .И жалок львов-масок беззубый оскал,И в тёмных подтёках колонны,Которые осенью дождь полоскал,Зима не была благосклонной.Дух прошлого в доме скорбит, и болитДуша трёхсотлетнего дуба.И бодрую песню поёт инвалидПро Родину, сидя у клуба.6 июня 2007 г.

15

Парк, принадлежавший до революции промышленнику Асееву, находится на территории и в ведении нынешнего Тамбовского кардиологического санатория.

16

Маскароны – особые декоративные орнаменты, представляющие собой комбинацию человеческого лица и стилизованных листьев, завитков и прочих украшений.

Про собак и котов

Кто-то пуделей любит, терьеров,Кто-то – колли, болонок и такс.Им не вольно, но сытно в вольерах,Если дом называть можно так.Их бал'yют, собачьих инфантов,Покупают им корм «Педигри»,Видят в них кучу всяких талантов,Моют, чешут, выводят угри.Их стилисты стригут. Куафюры [17] Лепят из беспорядочных лохм,Чтоб на вязке все стрелы АмураПопадали в сердца, а не в блох.Их выводят гулять на природу,Поиграть и оставить свой след,Показать экстерьер и породу,В общем, скажем, выводят их в свет.Тратят деньги, и время, и силы,Чтобы шнауцер или терьерБыл на выгуле самым красивым,Знал команды «Ко мне!» и «Барьер!»Чаще жизнь удаётся у этихОдомашненных мелких «скотов»,Но, призн'aюсь, милей мне на светеВнешность, взгляд и повадки котов.Есть в кошачьей породе то нечто,Что французы назвали бы «шарм».Говорят, что коты видят нечистьСквозь зелёный хрусталевый шар.Кот не любит домашние клетки,Он гуляет, хозяин себе,Доедая людские объедки,Благодарен и этой судьбе.Как он ест! Так усерден, неслышен,Ушки ходят, мелькнёт язычок…Если ж в лапы поймается мышка,Кот играет в неё, дурачок.Как

пластичен он! Как грациозен!И хотя в лиша'e и плешив,Если надо, как тигр, будет грозен,Если хочет – то нежно-пушист.На охоту выходит стор'oжко,На подушечках кр'aдется лап.Вычищает он зубками «блошков».Сам себе он травник-эскулап.Любит нюхать весенние травки.Защищает пространство своё.Полакает в ближайшей канавкеИ – мурлычет, про счастье поёт.Много ль котику надо для счастья? –Вот настала весна, и тепло,Можно с кошечкой в травке встречаться,Можно в окна смотреть сквозь стекло.– Там за окнами бродят собаки:Тест на службу, видать, не прошли.Вечно нас провоцируют в драки…Вон боксёр по прозванью «Али».Пролетела сорока-трещотка.Голубь выклевал дрянь из земли…Вот машина с огромною щёткойЕдет и на прохожих пылит.На окошке – спокойно и тихо.Тут герань. Я гераньку люблю…Шлейф зелёный весна шьёт-портниха.Я в клубочек свернусь и посплю.Апрель 2007 г.

17

Куафюры – причёски.

Путь к Богу

Сколько маленьких трагедий –«Вод, огней и труб из меди», –Носим мы в своих сердцах.Бросит в жар от этой бреди,Как представишь – «крыша едет», –Груз на жизненных весах.Что посеяно, то сжато.Искушение – расплата.Испытание – урок.Не спасёт «ума палата»,Чудодейство Гиппократов,Если танком двинет Рок.И души твоей редуты,Даже если были круты,Под фанфары затрещат.Выйдет пшик из целей дутых, –С ними кто-то нас попутал! –И запросим мы пощадУ Того, кто всё прощаетИ блаженство обещаетНам, как жалким муравьям,Чья душа добром тощает.Он в скорбях нас навещает,Тащит из зловонных ям.Мы ж котятами слепыми,Поминая всуе Имя,И за свет принявши муть,Лезем тропками крутыми, –Кровь от страха в жилах стынет, –В свой, казалось, лёгкий путь.Повинуясь чувств порывам,Скал не видя и обрывов,Бездн паденья своего,Всё карабкаемся в гору, –Дуракам все горы впору, –И не внемлем мы ЕгоДо поры предупрежденьям,Через скорби убежденьям,Что пора, мол, отдохнутьОт мирских су'eт-соблазнов.Он един, хотя и разный, –К Богу неисповедимый путь.Смотришь, к Богу потянулисьДаже те, кто отвернулисьВ позапрошлые года,От безверия очнулись,В храм пришли, стоят, сутулясь, –Так согнула их беда.И оставив своеволье,И грехов своих раздолье,Заблуждений сладкий яд,На коленях стоя, молим,И в смирении и в боли:Господи, пусть будет воля,Но не наша, а – Твоя!Июнь 2007 г.

Призыв к покаянию

Кто дружит с верою, тот с Лениным не дружен,Без Бога рай замыслившим создать.Хотя, конечно, рай землянам нужен,И за идею мы готовы пострадать.Идея хороша, но воплощенье плохо.И не о том ли нам Писатель говорил [18] .Ведь эхо слёз детей, смертей отцов и вздоховТем отлилось, кто выше Бога воспарил.Кто вверг страну в братоубийственную бойню?!Террором красным мысль и веру убивал!Лежит на главной площади покойник,Что Царской кровью свои руки запятнал.Кто отдавал жестокие приказы?Интеллигенцию страны считал «говном»?Не по его ли попустительству, указуПал Цесаревич искупительным овном?Оплачен псевдорай невинных кровью.Россия в пепле жертв погребена.Ведь только под Божественным ПокровомПокой и славу обрести могла б она.Помолимся всем миром и оплачемВсех тех, кто жертвою бессмысленною пал.Прости нас, Господи, и научи нас жить ин'aче,И отведи от нас трагический финал.Январь 2007 г.

18

Речь идёт о романе Ф.М.Достоевского «Бесы».

Культура красоты или красота культуры?

Вид из окна с уторк'a,

пока не слыхать матерка

Рассвет золотил задремавшую реку,Деревьев макушки и лодок причал.Ещё нам по радио гимн «Ку-ка-ре-ку»Животворящее не прокричал.Но ранние птахи свирельками пели,И клёкот вороний был нежен и мил,И спал ещё город в пуховой постели,Над речкой туман сизой дымкою плыл.И солнце с ленцой над рекой поднималось,И мрак, и прохладу рассвета гоня.Над тихой рекою заря занималасьИюньского нового светлого дня.К скамейке подъехала серая «Хонда».Из дверцы открывшейся вылез пижон,И зазвучало брав'yрное «рондо»…Пижон, как и я, был рассветом сражён.Он вынул из куртки игрушку – мобильник,И стал примеряться к пейзажу с рекой.В машине пел песню приёмник-будильник,А малый с мобильником двигал рукой,Её направляя на утра красоты,На вид слева, справа и сизый туман,Прихлёбывал также из банки он что-то,Курил и снимал утра млечный обман.Так мне из окна моего показалосьСквозь тюль, и решётку, и липу в окне,Но что им на самом там деле снималось,То было, конечно, неведомо мне.Но как-то на сердце моём потеплело.Подумалось мне: «Нет, ещё молодёжьНе всё пропила, прокурила, пропела,Коль ты, Красота, в её душах живёшь».И так стало мне и легко, и отрадно,И к парню хотелось тому подойти,И незнакомства разрушить преграду,И тёплое слово для парня найти.Но, выпив из банки последнее пиво,А, может, коктейль, но, скорее, не сок,Он «щёлкнул» себя и закинул в крапивуБочонок пустой, а окурок – в песок.Забрался в нутро «навороченной» «Хонды»,Снял тормоз с лошажьих «японовских» сил,Сплевал на дорогу и, слушая «рондо»,На нас наплевав, с ветерком укатил.10 июня 2007 г.

Ирине Бирюковой

Как хорошо, что у тебя есть краски,И чуткий глаз, и нежная душа.Когда ты прозу превращаешь в сказку,То забываешь есть, порой – дышать.Вот охра просится сама в картину,И сам влечётся к ней ультрамарин…Вдруг появляется с пионами куртина,Чуть высвечена бликами зари.В хрустально-перламутровом убореФигура девушки появится из тьмы…И бирюзовой дымкой вспыхнет море,Мою печаль своей волной отмыв.Купаюсь в цвете. Зыбкость очертанийПритягивает душу, как магнит,И тонет прозы опостылевший «Титаник».А синева всё дальше вглубь манит.Я уплываю в этот тихий вечерВ гондоле грёз от бед, борщей – от них…Мечта одна томит: хотелось вечноВ бесплотных жить Венециях твоих.8 июня 2007 г.