Радужная Топь
Шрифт:
Единственное, что пока могла она сделать для мануса Илария, – незримо следовать за его похитителями и разузнать, за что так жестоко обошлись с приближенным магом князя Казимежа наемники в плащах без гербов.
Одно она знала точно: не был маг случайной жертвой. Караулили, ждали, знали, как ударить. И истязали не по приказу – от сердечной злобы. Местью тешились широкоплечий палач и его приятели.
Не рассчитали только, что не один поедет княжий манус. Не учли странной, да что там – страшной колдовской силы, пробудившейся в нем от одного поцелуя деревенской оборванки.
– Уходить велел,
Давно знала мертвячка Агнешка, что хоть магии у нее в крови ни на грош, а чужая сила радом с ней как буря расходится. Казалось бы, радуйтесь, берите, колдуйте. Простой деревенский ведьмак через нее по силе с золотником уравняться может, палочник – со словником, золотник – с высшим магом…
Да какое там. Ветра дочь, Земли-матушки отступница – всем честным миром нежить поганую на первый сук.
От нахлынувших воспоминаний Агнешка вздрогнула, прижала руку к горлу.
Слабость дерется и кусается, а Сила – поймет и отпустит с миром. Нет, не убил бы ее синеглазый манус. Выслушал бы, понял, погладил холеной белой рукой по волосам. Да, может, поостерегся в другой раз целовать. Но не убил бы.
А теперь сам болтался на возу, как мертвец, с мертвецом о бок. Не спасла колдовская сила. Силен волк против брехливой шавки, но не против своры. Навалились вместе, связали заклятьями, затуманили черноволосую голову колдовским сном. И мчится свора к хозяину со знатной добычей.
Легко ступая по колкой хвое, Агнешка кралась вдоль дороги, пока лес не измельчал в спутанный подлесок, а потом и вовсе вышел. Растеклось во все стороны молочное в лунном свете поле. Ровное и белое как ладонь. Все видно.
Агнешка остановился у кромки поля, все еще скрытая листвой, и беззвучно заплакала.
Четверо верховых заторопились, лошади пошли охотнее, видно, чувствуя близость дома. Даже возница на подводе выпрямил спину и принялся резвее погонять лошадку, отчего головы лежащих на возу покачивались из стороны в сторону в такт цокоту копыт.
Маленькая лекарка села на траву, собрала в горсть несколько колосьев, потерла между ладонями и высыпала в рот мягкие ржаные зерна. Слезы текли по грязным щекам, наливаясь чернотой. Над дальним лесом – узкой щетиной елей – небо зазеленело, готовясь к рассвету.
Агнешка вскочила, торопливо, путаясь босыми ногами в высокой траве, вышла на дорогу. Присела, вгляделась в следы на песке. И почти побежала вслед за всадниками и повозкой. Но не догнала. Видно, торопясь до рассвета добраться до дому, наемники оставили осторожность и не щадили лошадей.
Недалеко от места, где песок был весь изрыт лошадиными подковами, Агнешка отыскала спрятанные в дупле плащи. Вытащила один – к чему разбойничий плащ мертвому Манеку, – набросила на плечи, слилась с темнотой. Может, так удастся подобраться поближе к логову похитителей.
Но за поворотом дороги она увидела лишь обнесенный с одной стороны частоколом десяток домов и россыпь хозяйственных построек. По всему видать, охотничий двор. Всюду было пусто и тихо, словно и не въезжала недавно на хозяйский двор «свора» с добычей – мирно спали за частоколом, тихо шептала листва, чесалась под одним из домов сонная собака да где-то в стойле фыркали лошади. Раздалось тоскливое ржание – не Вражко ли?
Агнешка присела на корточки под частоколом, прижалась глазом к щели между бревнами.
Петух прошаркал по двору, вскочил на скамью и несколько раз хрипло вскрикнул, глядя в небо, где прозелень сменилась желтизной, уже разбавленной снизу мягким розовым светом. В домах проснулись, засуетились. Пробежала к колодцу девка с ведрами, прогнала собаку от крыльца.
Агнешка поискала щель пошире – разглядела часть двора, знакомую подводу, уже пустую. На крыльцо, под которым еще с минуту назад мирно спал широколобый гончак, вышел крупный старик, одетый богато, с зеленым перстнем на руке, а следом – знакомец, широкоплечий наемник-палочник. На этот раз мучитель был при гербах: на плечах его горели золотым шитьем лисы. И у Илария были лисы, с недоумением и страхом подумала девушка. Неужто и манус и его губитель одному хозяину служат?
Палочник снял с головы капюшон. Агнешка разглядела темно-русые волосы, остриженные кругом над низким лбом, маленькие злые глаза.
О чем заговорил с ним хозяин, Агнешка, как ни старалась, расслышать не смогла. Палочник бросился исполнять приказ – скрылся за углом дома, а старик с зеленым перстнем снова вошел в избу, грохнув в сердцах тяжелой дверью. Знать, важный старик, не иначе сам князь. Что делать князю в лесу?
За всю свою жизнь не бывала Агнешка в Бялом, батюшки-князя в лицо не видела. Обещала матушке, что, сколько можно будет, не станет в стольный город рваться. В лесу, по деревням про чудную ее природу, про Землицын подарочек мертвяки долго не догадаются, а среди магов, да при том сильных, – тотчас разглядят, что непростая перед ними мертвячка.
Теперь жалела Агнешка, что не видела ничего, кроме деревень и лесных трав. Знать бы, что к чему. Чем провинился красавец-манус перед своим господином, да так, что наемники руки молодому магу прижгли – силы старались лишить. И с собакой хороший хозяин такого не сделает. Разве можно живую душу так мучить… Да разве может быть это бяломястовский князь? Не могла Агнешка этому поверить. Хорошее говорили о Казимеже, что властитель он добрый, берет свое в меру, последнего не тронет, чужого не желает – во все его княжение Бялое място жило миром да спокойствием: усы во щах, щит в паутине.
Может, снова обман. Видела Агнешка, как переменили одежду лесные разбойники. Видно, не впервой им глаза людям отводить. Может, и не князя Казимежа это люди. Мало ли, что лисы на плащах, может, и плащи ворованные. Известно, что старик этот приказал Илария пытать. Дознаться бы, кто он. Неужто…
Агнешка прикрыла рот рукой, даже и в мыслях боясь высказать свою догадку. О Черном князе говорили мучители. Что, мол, Владислав кишочки манусу вымотает. Уж не он ли то был?
Агнешка попыталась было заглянуть под створку ворот, но дремавший до сей поры пес неожиданно вскинулся и рванулся к ней с заливистым лаем. Девушка прижалась к частоколу, надеясь, что брехливый широкомордый гончак не пролезет под воротами, но пес, пару раз бросившись на воротину, принялся, фыркая и рыча, яростно копать землю.