Рахиль. Роман с клеймами
Шрифт:
Оказалось, что Вера не успела сходить на родительское собрание. Проводила в это время точно такое же у себя в школе. А потом – четыре станции на метро плюс переход на Таганке. В общем, не успела. И на следующий день эта новая классная дама стала сверять журнал. Когда дошла до Володьки, у него все графы были пустые.
Имя с фамилией прошли гладко. Работа родителей тоже не удивила ее. Проблема возникла с национальностью.
Володька сказал, что он русский.
В конце концов, ему было лучше знать. Человек должен иметь право быть тем, кем он себя ощущает.
Но
Закончилось во дворе позади школы. Володька так и не рассказал, с кем он там дрался. Перелом получился довольно сложный, поэтому делали операцию. А я пытался тогда впервые бросить курить.
Не получилось.
Зато узнал кое-что про футбол. Володька ждал целый месяц какой-то бразильский матч, но операцию делали именно в этот вечер. И я сказал, что все ему расскажу – кто там куда бежал и в какие забивали ворота. Потом сидел у телевизора, курил одну за другой, вытирал глаза и записывал на бумажку незнакомые мне фамилии. Утром в больнице повторял ему непонятные для меня слова «проход по левому флангу», «офсайд», «искусственное положение вне игры», а он улыбался сквозь боль, потом морщился и потом опять улыбался. Ему было понятно то, что я говорю.
Но когда я ушел от них, он перестал меня понимать. Просто сказал: «Я хочу, чтобы ты умер».
А я навсегда запомнил, как звали одного из тех футболистов. Улыбчивые бразильцы с пляжа Копа-Кабана. Карнавал, самба, Жоржи Амаду, коктейль «Куба Либре».
Его звали Сократес. Огромный, как башня, бородатый философ в желтой футболке и зеленых трусах. Бил по воротам и все время смеялся.
Впрочем, это было давно.
А теперь я вышел из магазина. Без папирос, как и вошел. Может, действительно зря опять начал курить?
Гибкость суставов на улице вернулась не сразу. К ее отсутствию добавился внезапно пересохший рот, ощутимый недостаток воздуха и шум в ушах. Первые два момента были знакомы по предыдущей жизненной практике, но третий оказался открытием. Во всяком случае, после тех мероприятий, что я позволял себе с Натальей, такого со мной не случалось. Неловко перед остальными студентами на лекциях иногда было, но в ушах не шумело. Вывод: в любом возрасте организм может удивить непройденным материалом. Глупо обольщаться, что знаешь про себя все.
– Классно получилось! – сказала Дина, догоняя меня.
Впрочем, «догоняя» звучит сильно. Скажем – «сделав два шага от двери магазина».
Который мы с ней ограбили, между прочим.
Потому что более чем на два шага я пока рассчитывать, в общем, не мог. Это все, на что я был способен в смысле побега. В смысле стремительного исчезновения с места событий.
Протащиться, пошатываясь, два шага.
– Я мог умереть, Дина…
– Получилось просто отлично!
– Я доктор филологических наук…
– И охранник ничего не заметил!
– Ты могла хотя бы предупредить меня…
– Но вы же сами запретили мне говорить! Сказали, что даже полслова не хотите от меня слышать. А я как раз собиралась вам сказать…
– Не ври, пожалуйста! Слушай, не ври! Ты что, меня принимаешь за идиота?
Я вдруг разозлился на нее и сразу почувствовал себя лучше. Слабость почти прошла.
– Безмозглая дура!
– Так нельзя обзываться.
– Тупая, глупая дура!
– Я сейчас уйду и брошу вас здесь. Останетесь тут сидеть, и никто вас не доведет до дома!
Я посмотрел вокруг себя и понял, что сижу на земле. Прямо на тротуаре. И на голову мне падает снег.
– Вставайте. А то сейчас выйдут из магазина и догадаются, что у нас тут что-то не так. Давайте мне руку.
Я уцепился за ее ладонь, и она, как рыбак свою добычу, вытащила меня на поверхность. Вокруг все немного кружилось. А может, это был только снег.
– Сильная, – сказал я.
– Я в детстве на карате ходила.
– У тебя детство еще не закончилось…
– Чемпион Московской области в категории «ката».
– Лучше бы ты продолжала ходить на свое карате.
Дина обошла меня сзади и попыталась стряхнуть с моего пальто снег.
– Одной рукой плохо получается, – сказала она. – А вторая занята. Я должна под пальто эти банки придерживать. А то они вывалятся.
– Тогда пошли отсюда, – сказал я и тут же опять чуть не опустился на землю.
Перед глазами все плыло и кружилось.
– Я же не для себя, – протянула она не совсем своим голосом. – Мне надо Володьку кормить. И маленькому в животе нужны витамины. Зарплату не дают уже восемь месяцев, а декретные мы проели.
– Надо было у меня попросить…
– У вас у самого холодильник пустой. Я вам позавчера колбаску приносила.
– Тоже ворованная?
– А где мне деньги взять на такую? В вакуумной упаковке. В магазинах совсем недавно появилась. Бельгийская и французская. Да и на обычную у меня денег тоже нет. К тому же я ее не люблю. Она с жиром. Противная.
– А если поймают?
– Они на беременных не смотрят. Я давно заметила. Еще когда на пятом месяце была. Как только живот появился, сразу перестали смотреть. Так что нормально… Ну? Пойдемте домой? – она заглянула мне в лицо. – Говорила же, не надо было со мной идти.
Рядом с нами остановилась женщина лет сорока.
– Вам помочь?
Если бы мне было сорок, я бы тоже только и делал, что останавливался и предлагал помощь. Хитрость ведь не в том, что действительно сострадаешь всяким стареющим, покачивающимся на улицах персонажам. Все дело в чувстве превосходства.
Ходил бы и навязывался всем подряд. Потом весь вечер отличное настроение.
– Нам ничего не нужно, спасибо. Оставьте нас в покое.
У нее от моих слов лицо стало твердым. Ничего, в ее возрасте можно быть и с таким лицом. Одно компенсирует другое. Несимпатичное лицо – зато симпатичный возраст. Во всем важен баланс. Иногда везет как сейчас, и баланс восстанавливаешь ты, а не кто-то другой. Тоже вполне приятный момент. Можно сказать – миссия.