Ранчо смерти

Пратер Ричард Скотт

– Значит, ты слышал об этом?

– Конечно. Шум был большой. Со мной даже полицейский какой-то разговаривал – жутко меня напугал. Ведь вполне может статься, что парень, которого ты ухлопал, был моим приятелем. – Он ухмыльнулся, видимо, в восторге от своего остроумия.

– Так ведь оно и было, скотина.

– Очень может быть... – Внезапно он замолчал. Лицо у него помрачнело. Он прижал руку к животу.

– Что, старая язва разыгралась, Хэл?

– Да, вступило что-то, – проворчал он.

– Может, у тебя там где-то совесть спрятана? – спросил я. – Уж больно не похож ты на человека, у которого язва кровоточит.

Он

снова поморщился.

– Пожалуйста, не произноси это слово "кровоточит". Язва, это звучит как-то благородно, утонченно. А кровоточащая язва... нет, не звучит, это ведь не совесть. Один ненормальный доктор, ему бы самому полечиться, сказал, что мне пить следует бросить. Иначе будет хуже. А кто же захочет бросить пить?

– Точно, кто?

– Только не я. Когда я пью, Скотт, мне в голову приходят интереснейшие мысли, на которые даже я не могу дать ответ и, если хочешь знать, именно это приводит к обострению моей язвы. Я пытаюсь дать ответы на такие животрепещущие вопросы, как, например, совокупляются ли броненосцы? И если да, то как? И почему? Или: паяц ли дергает резинку, или резинка заставляет паяца дергаться? Или: существует ли свобода воли? Или: ощущаем ли мы укусы бактерий? Или...

Не знаю, долго ли он еще изощрялся бы и в какие дебри залез, если бы я не прервал его.

– Или: насколько хорошо ты был знаком с Джинни Блэр?

Он поднял голову.

– С кем?

– С Джинни Блэр.

– Ну, ты даешь. Я что, обязательно должен знать ее?

– Это та девушка, которая погибла в прошлое воскресенье.

– Ах, это та самая? Джинни? Ну да, мне приходилось видеть ее здесь. Я их всех пятерых видел. Я имею в виду девушек, которые здесь снимаются в фильме. Кстати, ты не знаешь, что это за фильм?

Я промолчал. Насколько я знаю Хэла, скажи я ему, что это за лента, он сразу же побежит туда и потребует, чтобы ему тоже дали роль.

– Значит, близко ты с ней не был знаком?

– Нет, Скотт. Близко не был. Недостаточно близко. Просто "привет дорогуша" и все такое прочее. Ну, разве только иногда: "Не бойся, милая, просто это у меня такой прибор". Но она всегда говорила: "Нет". Даже, когда я обещал ей потом жениться.

– Ладно, заткнись! – произнес я.

Я поднялся. Вопрос о Джинни я задал лишь потому, что меня несколько настораживало присутствие здесь на ранчо такого количества бандюг. У Хэла я, разумеется, ничего не узнал. Да я на это, в общем, и не рассчитывал. Я знал, что он вел бы себя точно так же, если бы собственными ручищами свернул ей шею.

Будто читая мои мысли, он спросил:

– Думаешь, ее укокошили?

– Вполне возможно.

– Черт побери, тебе я сознаюсь. Это я сделал, но с помощью сатанинского заклинания. Я загипнотизировал ее лошадь...

Он со вкусом продекламировал:

– Твои веки стали тяжелыми, как свинец...

Но я уже уходил.

Глава 7

Я вернулся в отель и через вертящуюся дверь прошел в салон. Было без двадцати шесть – то есть до прихода Зии, Чу-Чу, Эйприл и Делиз оставалось еще двадцать минут. В длинном помещении находилось уже примерно человек двенадцать. Четверо сидели за стойкой, тянувшейся вдоль почти всей стены справа от меня, другие посетители – за столиками и в кабинах по мою левую руку. Лишь одна старушка, пившая неразбавленный виски из небольшого стаканчика, не была в ковбойском костюме.

Я уселся на высокий табурет перед стойкой,

любуясь своим отражением в длинном зеркале. Я слышал, как старушка сказала:

– Генри, я хочу еще стаканчик.

Старичок, сопровождавший ее, произнес:

– Дорогая, но ты уже выпила два. Это твоя норма. Больше тебе нельзя...

Она прервала его:

– Генри, я старая маленькая леди из Пасадены и мне надоели твои глупости.

Я усмехнулся и оглянулся вокруг. В меблировке и убранстве салона не было ничего особо оригинального, но здесь было довольно уютно и явно ощущался колорит Дикого Запада. Столами служили остекленные колеса от фургонов, а сиденьями табуретов у стойки – маленькие кожаные седла, правда, без луки, очевидно, из уважения к дамам. Стены, отделанные панелями из сосны, были буквально сплошь увешаны картинами, гравюрами и эстампами, на которых ковбои стреляли в индейцев, индейцы снимали скальпы с ковбоев, лошади вставали на дыбы, бизоны устремлялись в паническое бегство и тому подобное. Все это смотрелось очень неплохо.

Я сделал знак высокому, худому, с грустным лицом бармену и сказал:

– Мне бы что-нибудь покрепче.

Бармен вздрогнул, напрягся и как-то странно посмотрел на меня. Думаю, такое впечатление на него произвел мой внешний вид. Потом тихонько произнес:

– Да, сэр. Что-нибудь для аппетита? – Он улыбнулся с видом человека, умирающего от туберкулеза. – Может быть, настойку сарсапарели?

– Извините, – произнес я. – Это ведь салон. – Меня внезапно охватило чувство человека, оказавшегося на Диком Западе. – Дайте-ка мне бурбон с содовой, приятель.

Он улыбнулся на этот раз более дружелюбно и плеснул в стакан со льдом изрядную толику виски из бутылки с этикеткой "Старый папаша", а потом долил немного содовой.

– Это "Старый папаша", да? – спросил я. – Никогда не видел этого сорта виски в Лос-Анджелесе.

– И не увидите, – произнес он, когда я сделал хороший глоток. Жидкость обожгла мне гортань, раскаленной лавой прошла по пищеводу и огнем запылала в моем желудке. Но я постарался не подать вида.

– Неду... дур... Недурно!

Он смотрел, как на глазах у меня появились слезы, прямо-таки извиваясь от наслаждения.

– Вы ведь просили чего-нибудь покрепче, верно?

– Больше никогда не буду. Ваша взяла, прия... мистер.

Он забрал у меня стакан с этим зельем и смешал мне новый коктейль. Я сделал малюсенький глоточек, потом другой, потом отпил как следует.

– Что это было, то, первое?

– "Старый папаша". Должен же я как-то обороняться от здешних пижонов. Они приходят и требуют: чего-нибудь покрепче, приятель, чего-нибудь покрепче, дайте чего-нибудь покрепче!

– Легче.

Он немного успокоился.

– Ну я им и даю.

– Понятно.

– У некоторых посетителей искусственные челюсти изо рта выскакивают. А один из гостей как-то так мне врезал, что я аж фута четыре пролетел.

– Безобразие.

Он двинулся вдоль стойки, а я занялся своим коктейлем. Я уже допивал его, когда кто-то дотронулся до моего плеча.

Я повернулся и увидел восхитительные синие глаза, необыкновенно поднятую бровь, смеющиеся губы. Мне так хотелось увидеть все остальное, что я не стал сдерживаться и оглядел ее всю с головы до ног. Да, к сожалению, на этот раз она была совершенно одета. Она была вся в белом. Рубашка с открытым воротом, тесно облегающие джинсы. Ремень и сапожки тоже были белые. Потрясающая девушка!