Ранее живые люди
Шрифт:
– Цок, – послышалось ещё раз.
Звук уже не казался таким страшным, и Андрей решил подойти к окну. Когда он осторожно выглянул на улицу из-за занавески, на его лицо подул слабый ветер и открытая на ночь форточка, с тихим – цок, ударилась об раму.
Андрей стоял и смотрел на неё, не в силах вымолвить ни слова, а затем тихо выругался и быстро побежал в сторону туалета. Через секунду из-за двери донеслись звуки, напоминающие рёв медведя, который проснулся посреди зимы и понял, что весь мёд, который он съел осенью, был с истекшим сроком годности.
Когда Андрей зашёл на кухню, то только огромная сила воли и характер помогли ему остаться, а не побежать
Вылив из всех недопитых рюмок в одну, он залпом выпил то, что получилось, и опять застонал, а после схватился за голову:
– Ну, дебил…
Хвататься за голову и впрямь было от чего. Весёлый сабантуйчик, имевший место быть в пятницу, и начавшийся словами:
– По паре кружек и все, – перерос в качественный, пятидневный запой.
Андрей искренне считал, что пить или не пить пять дней подряд – это личное дело каждого человека и не видел в этом абсолютно ничего плохого. Однако родители, начальство на работе, а также некоторые коллеги, особенно те, у кого с ним были какие-то договорённости, почему-то не разделяли его мнения, и вот это было уже плохо.
Плохо было так же то, что при большом количестве выпитого у Андрея начисто вырубало чувство самосохранения, и он был способен на самые неожиданные поступки. И ладно бы, если при этом у него вырубало бы ещё и память. Протрезвев, Андрей всегда все вспоминал, и тогда начиналось самое худшее. Муки похмелья усиливались муками совести, и неизвестно, что из этого было хуже.
Один его товарищ как-то сказал о таком состоянии:
– Сначала стыдно, потом смешно, а потом – потом похуй.
Обычно так и было, и нередко то, о чем сначала со стыдом вспоминал, впоследствии служило неплохой темой для многочисленных баек, но в этот раз Андрей, похоже, превзошёл сам себя.
Воспоминания, как мыльные пузыри, неспешно всплывали в голове, и Андрей постепенно понимал, что его приключения в последние дни темой баек никогда не станут, и даже наоборот. Это будут какие-то антибайки, рассказывать которые постесняется любой здравомыслящий человек.
Попытка, хоть и неудачная, придушить свою девушку проводом питания от компьютера на глазах у многочисленных свидетелей, никоим образом не добавила ему популярности и лишила его не только девушки, но и почти всех друзей, которые общими усилиями еле смогли вырвать у него из рук орудие предполагаемого убийства. Последовавшая за этим фееричная драка с этими же друзьями, или, как называл их в пылу битвы Андрей, пидарюгами, не привела к взаимопониманию и число людей, которые захотели бы с ним общаться, стало стремиться к нулю.
Естественно, выход был только один и, дабы заглушить душевную боль, он залил горе сначала водкой, потом опять водкой и, в конце концов, довёл себя до изумительно скотского состояния все той же водкой.
В понедельник он на работу не пошёл. Даже немногочисленные собутыльники, которым в принципе было все равно с кем пить, лишь бы наливали, к концу вечера стали потихоньку
Во вторник, ещё не протрезвев как следует со вчерашнего, он на завтрак выпил грамм двести водки и, собрав все свои силы, все-таки пошёл на работу. Сил хватило ненадолго и по дороге пришлось зайти в пару баров, где было выпито несколько кружек пива, а также выкурен кропалик в туалете с каким-то полу знакомым человеком. Придя на работу в изумительном настроении, Андрей был сильно удивлён и обижен тем, что коллеги не разделяют его светлое чувство. Апофеозом всему стало то, что его любимый начальник, светило мировой микробиологии, предложил пойти ему домой и проспаться. На этом терпение Андрея лопнуло и он, схватив светило за грудки, принялся объяснять, что всяким старым козлам не пристало так разговаривать с будущим Российской науки.
Последовавшее за этим его выдворение из стен института посредством охраны было отмечено многочисленными сотрудниками, прильнувшими к окнам. Естественно, они не могли не поделиться этой новостью с теми, кто все пропустил по какой-либо причине, а также со всем мировым сообществом, выложив многочисленные результаты съёмок на интернет просторах.
Через пару дней, когда последствия запоя уже не так бросались в глаза, Андрей снова пошёл на работу. Слабая надежда на поговорку «Повинную голову меч не сечёт», а также на то, что директор института, профессор Левин, и сам неоднократно хваставший своими юношескими приключениями, поймёт и простит его, могла вызвать лишь жалость.
Андрею и самому верилось в это с большим трудом.
Просидев в коридоре, у кабинета директора, целый день, он заметил, что все избегают его и даже коллеги, с которыми у него были неплохие отношения, отводят глаза и здороваются только после того, как у них не остаётся никакого выбора. Это сильно нервировало и очень хотелось поехать к бабушке, в глухую деревню, куда не ходят даже автобусы, а автолавка приезжает раз в неделю, и, достав из шкафа дедов дробовик, вернуться назад и устроить всем сотрудникам института небольшой холокост.
Весь день Левин был чем-то занят. Он уходил, приходил, встречался с разными людьми и лишь в самом конце рабочего дня соизволил принять Андрея.
– Ну что, Аксёнов, проходи, присаживайся. – Откинувшись на спинку дорогого кожаного стула и опершись руками в стол, Левин был похож на доброго барина, который вызвал к себе нерадивого холопа и теперь решал: казнить или просто наказать? – Рассказывай, что там у вас с Пётром Фомичом произошло.
– Валерий Михайлович, простите меня. Я хотел извиниться перед профессором Грищенко, но не нашёл его в институте. – Приняв как можно более виноватый вид, Андрей сцепил пальцы и уставился на стол.
– Да, да, он выходной взял сегодня. Знал, наверное, что ты придёшь. – Левин побарабанил пальцами по столу, и Андрею почему-то вспомнилось, что во всех просмотренных им фильмах момент казни обычно сопровождается барабанной дробью. Он с тоской посмотрел на ректора.
– Мы день рождения до этого справляли, голова болела, вот и не удержался, выпил немного.
– Аксёнов, я и сам в молодости дни рождения справлял, однако, почему-то не поднимал рук на начальников и не называл их бородатыми говнодавами! – Голос Левина далеко разнёсся по пустым коридорам института. – Пётр Фомич старый, заслуженный человек. Он профессором стал, когда тебя ещё на свете не было! Как он теперь в коллективе покажется? Ты хоть вообще понимаешь, что наделал? – Левин встал и, опершись ладонями об стол, сверху посмотрел на Андрея.