Ранний Азимов (Сборник рассказов)

Азимов Айзек

Джун открыла дверь.

— Розы! Какое плебейство. Входи, милый, и заваливайся на диван. Эй, эй, погоди-ка, а что это у тебя под мышкой? Не рукопись «Смерти на третьей палубе»?

— Угадала. Там не эта растянутая писанина. Там что-то совершенно другое.

В голосе Джун прозвучал холодок.

— Только не говори, что это твой драгоценный роман.

Грэм вскинул голову.

— Откуда ты знаешь?

— Ты все уши прожужжал мне рассказами о нем на серебряной свадьбе у Данлопов.

— Не помню такого. Разве что я был пьян.

—

Ты именно что был пьян. Мертвецки, я бы сказала. После двух коктейлей.

— Нет, если я был пьян, я, должно быть, рассказал тебе что-нибудь не то.

— Действие происходит в шахтерском районе?

— Э-э… да.

— А действующие лица — настоящие, земные, неприкрашенные обычные люди, которые говорят и думают точно так же, как мы с тобой? Это история об основополагающих экономических факторах? И персонажи испытывают взлеты и падения и оказываются втянутыми в головокружительный водоворот событий, вынужденные один на один противостоять администрации шахты и бездушной современной промышленности?

— Э-э… да.

Она задумчиво кивнула головой.

— Я отлично все помню. Сначала ты напился и тебе стало плохо. Потом тебе полегчало и ты пересказал мне первые несколько глав. Тогда плохо стало мне.

Джун подошла к рассерженному писателю.

— Грэм. — Она склонила свою золотоволосую головку ему на плечо и негромко промурлыкала: — Ну почему ты не хочешь продолжать писать о де Мейстере? Он приносит тебе такие солидные деньги.

Грэм вывернулся из ее объятий.

— Ты меркантильная особа, не способная понять тонкую писательскую душу. Можешь считать нашу помолвку разорванной.

Он с размаху уселся на диван и сложил руки на груди.

— Впрочем, если ты согласишься прочитать рукопись моего романа и разобрать его, как обычно, я, так и быть, сжалюсь над тобой.

— А можно, мы сначала разберем «Смерть на третьей палубе»?

— Нет.

— Прекрасно! Во-первых, любовная линия никуда не годится.

— Годится. — Грэм возмущенно вскинул палец. — Она проникнута нежностью и сентиментальностью, как в старые добрые времена. Вот, у меня есть рецензия. — Он принялся рыться в папке.

— Чушь на постном масле. Ты что, собираешься процитировать мне того писаку из «Пиллсборо клэрион»? Он, небось, твой родственник. Ты знаешь, что последние два романа принесли тебе денег с гулькин нос? А «Третью палубу» издатель и вовсе завернул.

— Тем лучше! Ай! — Он с силой потер голову. — Зачем ты это сделала?

— Потому что единственное место, по которому я могла тебя ударить, не нанеся при этом тебе серьезного ущерба, это твоя голова. Послушай меня! Эта деревяшка Летиция Рейнольдс до смерти надоела читателям. Почему бы тебе не устроить так, чтобы «сияющая копна ее золотистых кудрей» вымокла в керосине, а где-нибудь рядом по чистой случайности оказалась зажженная спичка?

— Но, Джун, эта героиня списана с натуры. С тебя!

— Грэм Дорн! Я здесь не затем, чтобы выслушивать оскорбления! Сейчас на рынке детективов спросом пользуется лихо закрученный

сюжет и горячая искренняя любовь, а ты как пять лет назад писал затянутые слащавые и сентиментальные повествования, так до сих пор и пишешь.

— Но у Реджинальда де Мейстера такой характер.

— Ну так измени его. Послушай! Вот ты вводишь Санчу Родригес. Это прекрасно. Я ее одобряю. Она мексиканка, пылкая, страстная, необузданная и до безумия в него влюбленная. И что же ты делаешь? Сначала он разыгрывает из себя безупречного джентльмена, а потом ты — бац! — и прямо посередине романа ее убиваешь.

— Гм, дай-ка подумать… Ты в самом деле считаешь, что будет неплохо, если де Мейстер забудется? Поцелуй-другой…

Джун стиснула свои хорошенькие зубки и столь же хорошенькие кулачки.

— Ох, милый, какое счастье, что любовь слепа! Я не пережила бы, если бы она хотя бы на миг прозрела. Послушай, это же готовый сюжет. Де Мейстер и Родригес влюбятся друг в друга. У них начнется роман, и ты сможешь с чистой совестью отправить эту кошмарную Летицию в монастырь. Судя по тому, как ты ее описываешь, ей там самое место.

— Ты далеко не все знаешь, лапочка. Так уж получилось, что Реджинальд де Мейстер влюблен в Летицию Рейнольдс и жаждет жениться на ней, а не на твоей Родригес.

— С чего ты взял?

— Он сам мне сказал.

— Кто «он»?

— Реджинальд де Мейстер.

— Какой Реджинальд де Мейстер?

— Мой Реджинальд де Мейстер.

— То есть как это — Реджинальд де Мейстер?

— Герой моих произведений, Реджинальд де Мейстер.

Джун вскочила, сделала несколько глубоких вдохов, потом проговорила очень спокойным голосом:

— Давай-ка начнем все с самого начала.

Она ненадолго отлучилась и вернулась с аспирином.

— Значит, твой Реджинальд де Мейстер, персонаж твоих книг, сказал тебе, собственной персоной, что он влюблен в Летицию Рейнольдс?

— Совершенно верно.

Джун проглотила таблетку.

— Погоди, Джун, я объясню все так, как он объяснил мне. Все персонажи действительно существуют — во всяком случае, в воображении авторов. Но когда люди начинают по-настоящему верить в них, они начинают существовать в реальности, потому что то, во что люди верят, для них существует, да и вообще, что такое существование?

У Джун задрожали губы.

— Ох, Грэми, пожалуйста, не надо. Мама никогда не позволит мне выйти за тебя замуж, если тебя упекут в психушку.

— Ради бога, Джун, не называй меня Грэми. Говорю тебе, он приходил ко мне и пытался внушить, что писать и как писать. Почти прямо как ты. Да ну же, золотко, не плачь!

— Не могу. Я всегда думала, что ты ненормальный, но никогда не думала, что ты ненормальный!

— Ну и в чем разница? Давай не будем об этом. Я не намерен больше писать детективы. В конце концов, — он подпустил в голос капельку возмущения, — когда твой собственный персонаж — мой собственный персонаж — пытается поучать меня, что делать, а чего не делать, это уж слишком.