Рапсодия
Шрифт:
— Ох, Майкл! Я такая плохая хозяйка! Хочешь чего-нибудь выпить? У меня в баре чего только нет.
— А ты что будешь? Или ты опять на своей ужасной диете?
— Не-е-ет! Хотя… если честно, то как раз с этого момента я решила очиститься. Дня два ничего, кроме минеральной воды. После этой венской еды, знаешь ли… У них тут все плавает в жире или сливках.
Миша рассмеялся:
— Я вижу, деньги и слава не очень тебя изменили.
— Надеюсь, что нет. — Сирина заглянула в маленький бар-холодильник. — Смотри-ка, тут есть две бутылочки шампанского. Выпьем?
— Конечно.
— Я сама могу открыть.
Однако он уже встал, подошел к мини-бару.
— Позволь мне. Я настаиваю.
Сирина остро ощутила его близость. Мысли спутались. Она чувствовала его теплое дыхание, его мужской запах. Она могла бы поклясться, что физически ощущает его возбуждение. Казалось, оно зарядило электричеством саму атмосферу комнаты.
Без единого слова она протянула ему бутылку. Он задержал ее руку в своей. Желание пронзило ее как электрическим током. Все тело обдало горячей волной, колени ослабели, вся решимость растаяла в один момент. Кровь гулко стучала в висках; она почувствовала, что не может вздохнуть. Сейчас ей хотелось только одного — оказаться в его объятиях. Пусть возьмет ее сейчас же, прямо здесь, пусть поглотит ее в своей страсти.
О Господи… что же делать?! Она хочет его до безумия.
Огромным усилием воли Сирина отняла у него руку. Наверняка он заметил ее дрожь, ее потрясение. Она, наверное, выглядит полной идиоткой. Сирина молча прошла обратно к кушетке, села, снова поджала под себя ноги.
Ее смятение не укрылось от Миши. Он быстро откупорил бутылку шампанского, налил бледно-золотистой жидкости в два бокала, подошел к кушетке. Протянул один бокал Сирине, сел на другой конец кушетки. Обернулся, с улыбкой поднял руку с бокалом. Взглянул в ее карие глаза.
— За старых друзей.
— За старых друзей.
Сирина сделала глоток. Шампанское просто восхитительное. И так приятно пощипывает язык.
Миша тоже отпил глоток шампанского. Поставил бокал на столик. Обернулся к ней.
— А теперь расскажи, как прошел сегодняшний день. Ты не закончила.
— Да ничего интересного. Тоска ужасная. Совсем не нужно тебе об этом знать.
— Нужно. Расскажи.
— Они какие-то… бестолковые. Ты ведь знаешь, я снимала этих новых лидеров Центральной и Восточной Европы. Ну и… Кажется, я начала уставать от некоторых заказов.
Она сделала еще глоток шампанского.
— Что?! У тебя ведь так хорошо все получается. Я думал, ты счастлива. Я читал об этом большом контракте, который сделала для тебя Корал.
— Все уже об этом знают? — спросила она с неожиданной горечью в голосе.
— Все, кого это интересует. Но… я не могу понять, почему ты не чувствуешь себя счастливой. Зарабатываешь большие деньги, твои фотографии публикуются в лучших журналах, путешествуешь по всему свету, встречаешься с самыми известными людьми. Ты и сама теперь стала знаменитостью.
— Знаю, знаю. Я, наверное, веду себя как избалованный ребенок. Конечно, деньги вполне приличные, и путешествовать я люблю. Должно быть, я просто устала от съемок. Из года в год снимать показы мод или фотографировать знаменитостей… Знаешь, это тоже может надоесть.
— А мне всегда казалось, это безумно интересно.
— Вначале так оно и было. Но теперь мне это приелось. У меня такое ощущение, будто я постоянно окружена толпой ассистентов: гримеры, стилисты по прическам, визажисты, костюмеры, рекламщики, целая команда технических помощников… В последний раз, в Лос-Анджелесе, когда я снимала одну кинозвезду, нас там работало двадцать два человека. — Сирина вздохнула. — Это же просто нелепо. Иногда я задаю себе вопрос: что случилось со мной и моей фотокамерой? То есть… я и мой фотоаппарат… Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Кажется, понимаю. Это как в музыке. Одно дело исполнять, и совсем другое — записывать на диск. Иногда во время записи мне начинает казаться, что я и мой рояль, я и моя музыка — самые незначительные вещи во всем этом процессе. Или вот вчерашний концерт… Он привлек такое внимание из-за всех этих деятелей, которые там присутствовали. Бизнес оказался важнее моей музыки.
— Вот об этом я и говорю. Иногда мне хочется начать сначала, что-нибудь новое, что-нибудь совсем другое. Да, я знаю, мне повезло, я зарабатываю кучу денег. Но мне бы хотелось иметь возможность больше сосредоточиться на том, что я снимаю. Оказаться где-нибудь совсем в новом месте, и чтобы только я и мой фотоаппарат.
— Похоже, что тебе захотелось поэкспериментировать. Может быть, тебя интересует художественное фото? Сирина кивнула:
— Наверное. Сейчас вокруг говорят в основном о том, сколько я зарабатываю и кого снимаю, а не о самих фотографиях. — Она усмехнулась. — Кажется, мне захотелось почувствовать больше уважения к своей работе.
— Со стороны критиков?
— Да, и от них тоже. Я хочу, чтобы меня воспринимали всерьез. Хочу делать что-то, имеющее значение для меня самой. Хотя пока и не знаю точно, что именно.
— Ты это скоро поймешь, Сирина, я уверен.
Она сделала еще глоток шампанского. Вскинула голову.
— Ну ладно, хватит обо мне и о моих надуманных проблемах. Расскажи о себе. Все-таки пять лет прошло. Миша поднял на нее глаза. Пожал плечами.
— О чем ты хочешь узнать?
Несколько секунд она словно пронизывала его своими сверкающими глазами, золотистыми, с синими и зелеными искорками.
— Да будет тебе, Майкл. Даже притвориться как следует не можешь.
— Но я правда не знаю, что говорить.
— Карьера твоя идет вверх семимильными шагами, это я знаю. Я тоже читаю «Нью-Йорк тайме» и вижу, что ты постоянно даешь концерты в самых разных местах. И обо всех твоих новых компакт-дисках я узнаю из рекламных объявлений. Далеко не все исполнители классической музыки получают целую рекламную страницу в «Тайме», и далеко не всех знают в лицо в музыкальных магазинах. Не успеешь опомниться, как станешь не менее знаменитым, чем три тенора.
— Да, — рассмеялся он, — рекламы мне хватает.
— Ну а в остальном? Почему ты скрытничаешь? Лицо его стало серьезным.