Расцвет и закат Сицилийского королевства
Шрифт:
Некоторые авторитеты утверждают, что они были действительно серьезными — что экспедиция приурочивалась к прибытию французов в Константинополь и что изначально План Рожера состоял в том, что французы и сицилийцы вместе свергнут императора и захватят столицы. Они даже предполагают, что Мануил предвидел такой поворот событий и именно поэтому настаивал, чтобы франки поклялись ему в верности, прежде чем он впустит их в свои владения. Это занимательная теория, но мало на чем основанная, кроме поведения епископа Лангрского — при этом даже он не упоминал, насколько мы можем судить, о возможной помощи сицилийцев. Даже если бы Людовик принял изначальное предложение Рожера, обещавшего предоставить корабли для него и его армии, мыслимо ли, чтобы Рожер уговорил его предпринять совместную атаку на Константинополь прежде, чем идти в Палестину, как венецианцы — к их вечному стыду — уговорили франков, участников Четвертого крестового похода, пятьюдесятью семью годами позже? Безусловно, нет. Людовик не ссорился с Византией; он дал обет отправиться в Крестовый поход и, вероятно, страстно сопротивлялся бы любым попыткам
Если рассматривать действия Рожера в контексте предыдущих и последующих событий, они выглядят совершенно иначе. Он был государственным деятелем, а не авантюристом. Если бы он обдумывал совместную операцию с французами, он бы, без сомнения, предварительно удостоверился в том, что они поддерживают его идею. В сложившихся обстоятельствах у него не было оснований верить, что Людовик вообще ему поможет; его посланцы нашли весьма холодный прием в Этампе прошлой весной. Если бы сицилийский флот появился в Константинополе, пока французы там находились, те, с большей вероятностью, заключили бы союз с греками против сицилийцев.
Но в данном случае сицилийцев вообще не интересовала столица. Флот под командованием Георгия Антиохийского отплыл из Отранто и направился прямо через Адриатику на Корфу. Остров сдался без боя; Никита Хониат сообщает, что жители, недовольные византийскими налогами и очарованные медовыми речами греко-сицилийского адмирала, приветствовали нормандцев как освободителей и добровольно позволили оставить на острове гарнизон из тысячи человек. [54] Затем, повернув на юг, корабли обогнули Пелопоннес, оставили военные подразделения на стратегических позициях и отправились к восточному побережью Эвбеи. В этом месте Георгий, кажется, решил, что зашел достаточно далеко. Он повернул назад, нанес молниеносный удар по Афинам, [55] а затем, достигнув Ионических островов, вновь направился на восток в сторону Коринфского залива, грабя по пути прибрежные города. Он продвигался вперед, как пишет Никита Хониат, «словно морское чудовище, заглатывающее все на своем пути».
54
Оттон Фрейзингенский утверждает, что Корфу был захвачен благодаря старому трюку с обманной похоронной процессией, но Отгон мало что знал о византийских делах, а вариации этой истории слишком часто встречаются в средневековых хрониках, чтобы им верить.
55
Тот факт, что о разграблении нормандцами Афин упоминается только в западных источниках, заставил некоторых исследователей усомниться, имело ли место в действительности это нападение. Недавние раскопки в Агоре, однако, подтверждают свидетельства хронистов.
Один из отрядов, которые Георгий высаживал на берег, добрался до Фив, центра византийского шелкового производства. Добыча оказалась немалой. Запасы камчатного полотна и тюки парчи были доставлены на берег и погружены на сицилийские суда. Но адмирал этим не ограничился. Многих женщин-работниц (почти наверняка евреек), сведущих в премудростях разведения тутового шелкопряда и его использования, также согнали на корабли. [56] Им тоже могли порадоваться в Палермо. Из Фив налетчики отправились в Коринф, где — хотя горожане знали об их прибытии и спрятались в цитадели, захватив все ценное, — краткая осада дала желаемые результаты. Сицилийцы разграбили город, захватили мощи святого Феодора, после чего с триумфом возвратились через Корфу на Сицилию.
56
Еврейский путешесгвенник Вениамин из Туделы, посегивший Фивы примерно через двадцать лет после рейда Георгия, отмечает, что в городе живут две тысячи евреев. «Они, — пишет он, — самые искусные мастера в изготовлении шелка и пурпура во всей Греции».
«К тому времени, — пишет Никита, — сицилийские суда были так нагружены добычей, что более походили на купеческие, нежели на пиратские, каковыми в действительности являлись». [57] Он абсолютно прав. Фивы, Афины и Коринф являлись богатейшими городами Греции. Действия сицилийцев были чистой воды пиратством. Но не только. Так же как Георгий совершил рейд вдоль североафриканских берегов не столько ради собственно грабежа, сколько для того, чтобы обеспечить Сицилии контроль над проливами Средиземноморья, так и его первая греческая экспедиция, которая нанесла точно рассчитанный и продуманный удар по западным окраинам Византийской империи, преследовала конкретные политические и стратегические цели. Второй крестовый поход, как Рожер понимал, избавил Сицилию навсегда от угрозы со стороны обеих империй; он только отсрочил нападение, предоставив ему пару лет форы, чтобы приготовиться к защите. Захватив Корфу и ряд других тщательно выбранных укрепленных пунктов на территории Греции, Рожер лишил Византию основного плацдарма, с которого она могла атаковать южную Италию.
57
Сообщение о том, что корабли были столь перегружены добычей, что ушли в воду до третьего ряда весел, должно напоминать нам о том, с какой осторожностью следует относигься к любым описаниям, когда мы имеем дело с хронистами, наделенными богатым воображением.
В
58
Лучший нормано-сицилийский экземпляр, существующий ныне, — мантия Рожера II — находится ныне в историко-искусствоведческом музее в Вене. Она из красного шелка, вышита золотом, с изображением тигров, охотящихся на верблюдов. Арабская надпись сообщает, что это продукция Тираза из Палермо 528 г. Хиджры (1133 г.).
Известия о сицилийских грабежах в Греции привели Мануила в ярость. Что бы сам он ни думал о Крестовом походе, тот факт, что так называемое христианское государство сознательно воспользовалось им для нападения на его империю, вызывал у него глубочайшее негодование; а сообщение о том, что возглавлял поход грек-ренегат, едва ли могло умерить его гнев. Сто лет назад Апулия была богатой провинцией Византийской империи; теперь она стала гнездом пиратов, источником неспровоцированной агрессии со стороны врагов. С подобной ситуацией трудно было смириться. Рожера, «этого дракона, угрожающего извержением пламени своего гнева коварнее, чем кратер Этны… этого общего врага всех христиан, незаконно завладевшего Сицилией», следовало изгнать из Средиземноморья навсегда. Западный император пытался это сделать, но потерпел поражение. Теперь пришел черед Византии. Мануил верил, что, получив соответствующую помощь и обеспечив себе свободу действий, он сможет преуспеть. К счастью, армии крестоносцев ушли. Он сам заключил перемирие с турками весной 1147 г., которое теперь подтвердил и расширил. Каждого воина и моряка империи следовало использовать для воплощения великого замысла, который родился в голове императора и мог стать главным достижением его жизни, — возвращения Сицилиии южной Италии под власть Византии.
Далее требовалось найти подходящих союзников. Поскольку на Германию и Францию рассчитывать не приходилось, мысли Мануила обратились к Венеции. Венецианцев, как он хорошо знал, давно тревожила растущая морская мощь Сицилии; они охотно присоединились к делегации, которую его отец — император Иоанн — направил двенадцать лет назад к Лотарю, чтобы обсудить антисицилийский союз. С тех пор их беспокойство еще усилилось, и на то имелись причины. Они не являлись более хозяевами Средиземноморья; и в то время как на базарах Палермо, Катании и Сиракуз царило оживление, Риальто начал медленно, но верно клониться к упадку. Если Рожер теперь закрепится на Корфу и на берегах Эпира, он получит контроль над Адриатикой и венецианцы рискуют оказаться в сицилийской блокаде.
Они, конечно, немного поторговались; ни один венецианец никогда ничего не делал задаром. Но в марте 1148 г. в обмен на расширение торговых привилегий на Кипре, Родосе и в Константинополе Мануил получил то, что желал, — поддержку всего венецианского флота на шесть последующих месяцев. Тем временем император лихорадочно трудился над тем, чтобы привести собственные морские силы в состояние боевой готовности; его секретарь Иоанн Циннам оценивает численность флота в пятьсот галер и тысячу транспортных судов — достаточное количество для армии из двадцати или тридцати тысяч человек. Адмиралом император назначил своего свойственника, великого герцога Стефана Контостефана, а армию отдал под начало «великого доместика», турка по имени Аксуч, который пятьдесят лет назад ребенком был взят в плен и вырос в императорском дворце. Сам Мануил принял верховное командование.
К апрелю экспедиционные войска были готовы выступить в поход. Корабли, отремонтированные и нагруженные всем необходимым, стояли на якоре в Мраморном море; армия ждала только приказа. И в этот момент внезапно все пошло вкривь и вкось. Южнорусские племена, половцы или куманы, проникли через Дунай на византийскую территорию; венецианский флот задержался из-за внезапной смерти дожа; летние шторма сделали Восточное Средиземноморье практически непригодным для судоходства. Лишь осенью два флота встретились в южной Адриатике и объединенными усилия-ми начали блокаду Корфу. Сухопутная экспедиция все еще катастрофически откладывалась. К тому времени, когда он приструнил половцев, Мануил уже ясно понимал, что горы Пинд покроются снегом задолго до того, как он сможет провести армию через них. Оставив войска на зимних квартирах в Македонии, император отправился в Фессалонику, где его ждал важный гость. Конрад Гогенштауфен только что вернулся из Святой земли.