Расколотый мир
Шрифт:
Мне придется действовать быстрее.
На этот раз сон состоит из фрагментов, появляющихся острыми осколками, что разрезают ее память, которые невозможно собрать вместе. Девушка на Парадизе, и она пытается взобраться на стену. Время вышло, сержант кричит, заставляя ее руки дрожать от напряжения, в то время как ее пальцы возятся с захватом крюка.
Она хочет спуститься и упасть на землю. Но когда она смотрит вниз, ее мать там, с этим всегда усталым вздохом, мягким звуком намекая на разочарование. Там ее отец, руки грязные в маслянистой смазке двигателя,
Сержант снова кричит на нее, сдавайся, но на этот раз она кричит в ответ, используя слово, за которое её позже заставят неделю копать окопы.
Там слишком много призраков, чтобы спуститься.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ДЖУБИЛИ
У МЕНЯ АДСКОЕ ПОХМЕЛЬЕ. Голова раскалывается, сколько же я выпила в «Молли» прошлым вечером? Только это невозможно. У меня не было утреннего похмелья с тех пор, как я была окончательно принята на основное обучение. Это технически произошло за три недели до моего шестнадцатилетия, и мне по закону запрещалось пить. Но после того как я три года пыталась попасть в армию, обманывая о своем возрасте, они наконец-то уступили и изменили правила. Что было три недели? Скорее всего, я должна была погибнуть в течение года. Так что можно было позволить пушечному мясу для начала выпить пива.
Одного раза хватило. Это не был алкоголь или на самом деле даже не похмелье, что достало меня — а то, что я показала худшие навыки в мой первый день обучения. Ну, все это означало, что я не создала лучшее первое впечатление у инструкторов, и позволила моему спарринг партнеру прижать меня менее чем за минуту. Ничего вроде бы страшного.
Здесь же быть собранной менее чем на сто процентов, может означать смерть. И с тех пор я не позволяю себе более чем пару бокалов.
Так почему я чувствую, что желудок готов вывернуться наизнанку?
Земля раскачивается подо мной, и я открываю глаза, игнорируя, что моим векам кажется, что они обложены наждачной бумагой. Первое, что я вижу, это пустое, сланцево-серое пространство неизменного ночного неба Эйвона. Я стараюсь сесть и заваливаюсь на бок, заставляя пол дрожать и качаться; мои руки связаны и привязаны к чему-то. Вспышка агонии разрывает бок, принося с собой память о пуле, расщепившей мою кожу.
— Плохая идея, капитан, — говорит раздражающе веселый голос где-то выше и позади меня. — Если ты опрокинешь нас, то я не вижу у тебя шансов доплыть до твердого грунтеа будучи привязанной к тонущей лодке.
Я поднимаю голову и щурюсь на стоящего надо парня, чем-то освещенного сзади.
Ромео.
— По крайней мере, если я утону, — хриплю я, и голос звучит как гравий, — твои друзья не будут иметь удовольствие повесить меня на стропила в своем маленьком убежище.
Ромео сужает глаза, глядя на меня, и выгибает бровь, пока он отталкивает от нас комки растительности одним из длинных шестов, которые используют местные.
— Мы не вешаем солдат, — говорит он с преувеличенным возмущением. — Мы сжигаем их на костре. Потребуются века, чтобы собрать топливо, учитывая ландшафт. Это особый случай.
Я фыркаю, используя звук, чтобы замаскировать скрип, когда испытываю крепость поперечного ребра лодки, к которой я привязана. Несмотря на то, как дряхло выглядит лодка, ребро не поддается. Но быть связанной — это наименьшая из моих проблем.
Постоянная облачная атмосфера Эйвона означает, что по звездам не сориентируешься, как мы были обучены делать в ситуациях выживания. Болото тянется так далеко, насколько видят глаза, не давая мне никаких ориентиров. Поэтому никак не определить, в каком направлении мы движемся. Даже случайные шпили скал, тянущиеся вверх, выглядят одинаково. Они острые, как лезвия бритвы; у Эйвона были только ветер и вода, чтобы разрушать их в течение нескольких поколений, едва ли один удар сердца в геологическом времени. Водные пути между островами и плавучими массами растительности смещаются настолько стремительно, что изо дня в день одна и та же полоса болота может выглядеть совершенно иначе. Я понятия не имею, где мы находимся. И быть потерянным на Эйвоне, означает быть мертвее солдата, оказавшегося посреди стаи кровожадных мятежников.
В носовой части висит тусклый фонарь, бросая такой же тусклый свет над водой. Мы должно быть достаточно далеко от базы, раз Ромео чувствует себя в безопасности, чтобы использовать освещение. Я напрягаю глаза, пытаясь сориентироваться, но все, что я получаю, это пятна, плавающие у меня перед глазами. Мои солдаты утверждают, что они иногда видят здесь огни, которые, как им кажется, ведут в болото. Мятежники называют их «блуждающие огоньки», как в какой-то сказке с древней Земли. За все время, проведенное здесь, я никогда не видела ничего, кроме моего собственного разума, играющего со мной в трюки — и как полагаю — повстанческого фонаря, кочующего по болоту. Но когда вы окружены пустотой, ваши глаза создают что-либо, чтобы удержать вас от чувства одиночества. Я моргаю, чтобы прочистить зрение от пятен.
— Зачем ты все это делаешь, почему просто не убил меня на базе? — наконец спрашиваю я, выкручивая запястья, пытаясь определить, насколько позволит мне это сделать веревка. Не много. Она плотная от многократных выдержек, и жесткая от возраста. — Ты планируешь какую-то публичную казнь?
Губы Ромео плотнее сжимаются, но на этот раз он смотрит в сторону болота впереди нас, пробираясь через комки плавающих водорослей.
— Ты действительно сумасшедшая.
Мозг лихорадочно все обдумывает, принимая во внимание мои травмы. Голова болит от газовых испарений, призывая спазмы тошноты, дрожь по всему телу, да и бок ранен. Но, похоже, крови не так много, так что он не мог сильно ранить меня.
— Я не понимаю, почему сумасшествие хотеть знать, как именно ты планируешь убить меня. — Я еще не закончила. Все дело в том, что я в приличной форме. Я все еще могу выбраться из этого.
— Я не собираюсь убивать тебя. — Ромео до сих пор не встретился со мной взглядом. — Это может быть твой первый инстинкт, но не мой. Ты доставишь меня на объект, который скрывают от нас, и покажешь мне, чем вы там занимаетесь.
— Мой первый инстинкт заключался в том, чтобы арестовать тебя, — огрызаюсь я. — Это ты притащил пистолет в бар. — Я постоянно оглядываюсь назад, но никаких следов огней военной базы. — Что за объект?
— Секретная база на востоке. Ее не было там на прошлой неделе, а теперь целая система. Здания, ограждение, рабочие. Я видел ее, тебе не нужно притворяться. Я хочу знать, как вы ее так быстро построили, что никто ничего не узнал. Я хочу знать, для чего она.
Руки продолжают оставаться связанными, попытка сбежать на мгновение забыта.
— Секретная база, — вторю я, пытаясь подавить страх, поднимающийся в животе. Одно дело быть захваченной мятежником. Другое дело быть утащенной в болото бредовым безумцем.