Раскрытые тайны великих пророков. Час испытаний по Нострадамусу. Леонардо да Винчи. Фибоначчи. Данте. Гете.
Шрифт:
Алкуин долго раздумывал и в 793 году насовсем поселился при дворе Карла вместе с верными своими учениками, возглавив придворную школу для обучения франкского духовного сословия риторике, диалектике и астрономии и, говоря современным языком, выполнения функций министра культуры. Он же давал советы королю по части церковных, юридических и политических дел и управлял аббатством Святого Мартина в Туре. В 804 году Алкуин умер. Вот, пожалуй, и все. Учитель и только учитель.
Что Алкуин за свою жизнь сочинил? Все его сочинения — только для преподавания. И ни для чего более. Учебник грамматики построен в форме учительско-ученических словопрений
Да и стихотворения его тоже были служебного, учебно-наставительного свойства. Однако иногда такого свойства, что только оно и определяло структуру новой художественности, никоим образом не увязываясь с критериями художественности ни античных, ни новых времен.
Эпоха, только-только начавшая понимать, что "ученье — свет, а неученых тьма". Это было время культурного синтеза раннего средневековья, отмеченного воссоединением разрозненных сполохов уже мало что значившей греко-римской культуры в безвидных пространствах "темных веков" с культурой нового христианского мира, в котором книжная ученость была привита к народным германо-романским культурным традициям. Исторически неизбежный замысел. И суждено ему было явить себя при дворе Карла Великого.
Политическое воссоединение Европы королями франков, отмеченное возложением на Карла Великого императорской короны Львом III, — объективная предпосылка культурной работы эпохи Каролингов. Но это — ритуальный знак завершения, лишь санкционировавший то, что уже было, — книжную жизнь VIII столетия с необходимостью обусловленной единством франкской монархии; единством совершенно особого — феодально-церковного типа.
Этот тип единства предполагал политическое объединение достаточно самостоятельных — сельских с натуральным хозяйствованием, — областей имперской властью и властью церковных единоначальников. Две опоры государственного единства. Причем церковь была для Карла предпочтительней.
Но светские проводники императорской власти тоже были нужны, а знания у них были ограниченные.
Их надо было учить при непременной опоре на культурное духовенство, пополнявшееся в те времена свободно — вне сословных перегородок. Но державное единство, как его понимал Карл Великий, требовало единства иного рода: культурные действия церкви должны быть едины; едиными должны быть не только цели, но и "средства".
Перво-наперво начинается выработка учительского канона — канонический текст Библии, свод реформированных литургических обрядов, образцовый сборник проповедей на все случаи. Все это надо было затвердить и "встроить" во всеобщее сознание.
Была создана сеть школ для скороспелой культурной элиты, в которой так нуждалась франкская держава, и в первую очередь для детей короля и высших вельмож, будущих государственных сановников, обучавшихся латинскому языку, классикам, Библии и семи благородным наукам.
Учителями здесь были лучшие ученые, съехавшиеся со всех концов христианской Европы к новому ее политическому и духовному средоточию, учениками были франки из лучших родов, предназначенные Карлом для политической карьеры.
Здесь, на стыке двора и школы, среди ученых, учащихся, любителей и покровителей учености и сложилось то своеобразное общество, за которым в науке закрепилось название "академии Карла Великого".
Это была как бы сразу академия наук, министерство просвещения, министерство культуры и дружеский кружок: здесь обсуждались серьезные богословские вопросы, читались лекции, толковались авторы и устраивались пиры, где застольники сочиняли изысканные комплиментарные стихи и развлекались решением замысловатых вопросов и загадок.
Членами ее были сам Карл со своим многочисленным семейством, виднейшие духовные и светские сановники, учителя и лучшие ученики придворной школы.
Академия стала началом большого культурного движения; к ней сходились нити всех традиций европейской латинской культуры почти за два столетия. Традиции передавались от учителей к ученикам, и развитие их может быть прослежено поколение за поколением.
Античный фасад, но вполне христианское то, что внутри. И все же фасад определял форму. Иллюзия возрождения римской культуры как политико-идеологического знамени державного и религиозного единства империи Карла как града божьего на франкской земле.
Ученый канон, утверждающий имперско-церковное единство в мире новых латинян "франкским мечом, христианской мыслью, античным словом".
Но в том-то все дело, что слово это было лишь по одежке античным. Граду божьему на франкской земле было не устоять. Даже в помышлении. Уже при Людовике Благочестивом, сыне Карла, к середине IX века явственно наметилась децентрализация франкской державы при столь же явной сакрализации культуры.
Синтез не состоялся: от придворной академии уже ничего не осталось, Вергилиева тень в свете библейского солнца истончилась, монастырская школа сделалась школой для послушников — не для мирян. На смену придворной культуре приходит культура монастыря: латинская культура, вновь ушедшая под монастырские своды. Вновь пошли пространнейшие выписки, выписки и еще много раз выписки из отцов церкви; комментарии, комментарии и комментарии священных книг.
Принимается классификация наук: науки "божественные" и "человеческие", чтобы выудить лишь только то в языческой литературе, что по случаю попало в нее от мудрости божественной.
Античная культура не самоценна. Античность радикально выведена из состава реакционной смеси, загруженной с культурно-синтетическими целями в Алкуинов автоклав всеевропейского культурного возрождения Каролингской эпохи (VIII века).
Но и начавшаяся монастырская культура не была бы ею, если бы не все тот же Алкуинов учебный канон, выработанный как синтетический — светско-духовный.
Межмонастырское культурное общение сплачивало в некое единство ростки монашеской учености, проявляющейся в отдельных монастырях. Монастырь — заменитель придворной академии, хотя и более консервативный заменитель.
Монастырь жил достаточно обособленной жизнью, опираясь скорее на местную епископскую власть, чем на власть папы или на уже в это время (IX век) вовсе номинальную власть короля.
Имперское политическое единство кончилось, а единство церковное хоть и оставалось, но сильно пошатнулось: укрепилась власть епископов, правда, при одновременном возвышении авторитета папы.