Распад. Обреченная весна
Шрифт:
О его принципиальности и честности знали все соседи. За всю свою жизнь он не позволил себе унизиться до взятки, сделать одолжение родственнику, словчить или обмануть ближнего. Он не считал это чем-то особенным, так жили большинство людей в их городе.
Он был счастлив в браке, с женой они прожили много счастливых лет. Родились две дочери. Одна переехала с мужем в Москву, и вскоре у них появились две очаровательные внучки. А старшая вышла замуж за прекрасного парня, грузина по национальности, работавшего агрономом в соседнем районе, и на их свадьбе гулял весь
У дочери родился сын. Константин. Его гордость и надежда. У него не было сыновей, и внук стал ему вместо сына. Все в один голос говорили, что он похож на своего знаменитого деда.
Все изменилось в конце 80-х, когда появились эти новые веяния, когда к власти в Тбилиси пришел бывший диссидент и сын выдающегося грузинского писателя Константина Гамсахурдиа – Звиад. Тогда казалось, что этот человек, сам пострадавший от несправедливостей советского режима, сумеет вывести свою республику из экономического и политического коллапса, наступившего в Грузии сразу после апрельских событий.
Но все надежды оказались тщетными. В одном из своих первых выступлений Гамсахурдиа заявил, что настоящими гражданами Грузии могут быть только те, чьи предки проживали в стране до 20-го года, когда республика потеряла свою независимость. Дальше – больше. Он даже заявил, что в идеале нужно проверить всех до 1801 года, пока Грузия не вошла в состав России. И конечно, ликвидировать автономные образования осетин, абхазов, аджарцев. На этой почве почти сразу начались межнациональные столкновения. Солнин хорошо помнил день, когда дочь в слезах сообщила ему, что внуку вызывали врача.
Он вошел в комнату Константина и не поверил своим глазами. Все лицо мальчика напоминало один сплошной синяк. Дед впервые в жизни почувствовал, как у него перехватывает дыхание. Он потребовал объяснений. Внук, также впервые в жизни, отказался разговаривать с дедом. Потом дочь сообщила ему, что мальчика избили местные осетины, называя его грузином и оскорбляя его мать, посмевшую выйти замуж за грузина. Мальчик не сдержал обиды, ему было только семнадцать лет, и бросился на своих обидчиков.
Солнин потом долго разговаривал с внуком. Но вирус вражды между грузинами и осетинами, между двумя братскими народами, веками живущими на этой земле, был уже занесен и прочно поселился среди сел и городов Южной Осетии. А еще через несколько месяцев они услышали крики и шум драки, когда вечером у их дома сразу две группы молодых парней сошлись в ожесточенной схватке. В ход пошли ножи и обрезки труб. Еще мгновение, и ребята покалечили бы друг друга. И тогда из своего дома вышел Солнин. Его знали и уважали все в этом городе. И грузины, ведь его зять был грузином, и осетины. Он подошел к парням и выстрелил в воздух, останавливая драку. Затем прошел в центр схватки. Все замерли, глядя на него.
– Я понимаю, что не смогу вас остановить, если вам хочется убивать друг друга, – сказал он, глядя им в глаза, – и никто не сможет вас остановить. Но если в вас осталась хотя бы капля совести и немного чести, прошу вас уйти с этой площади, не убивать друг друга.
Они не захотели его слушать. Ненависть была слишком сильной. И тогда он снова выстрелил в воздух, громко крича:
– Клянусь Богом, я убью себя, если вы сейчас не разойдетесь, и пусть моя кровь будет наказанием за ваше упрямство! – И приложил пистолет к голове.
Молодые оболтусы остановились. Они знали, что он не будет блефовать. Слышали о нем еще в детстве, когда он, один и безоружный, задержал сразу двух вооруженных бандитов. В его личной смелости и готовности пожертвовать собой никто не сомневался. И тогда, бормоча какие-то ругательства, они, наконец, разошлись. Он вернулся домой, уставший и разбитый. Увидел внука, стоявшего на пороге. Убрал свой именной пистолет в ящик стола.
– Ты их разогнал? – ровным голосом спросил Константин.
– Они разошлись, – тяжело подтвердил дед, опускаясь на диван. – Кажется, мне удалось их остановить.
– Только на один день, – горько возразил внук. – Они все равно будут убивать друг друга, и ты не сможешь им помешать.
Солнин понимал, что внук прав. Но ему так не хотелось признавать его правоту.
– Может, они одумаются, – прошептал он, – может быть, хоть кто-нибудь из них.
– Не одумаются, – проговорил Константин, – и ты знаешь, что они все равно найдут место, где будут убивать друг друга. И никто их больше не остановит.
Дед молчал.
– Что мне делать, дада, – неожиданно спросил внук, – когда они снова начнут убивать друг друга? Куда мне идти? К грузинам, ведь мой отец грузин, и я ношу его фамилию? Или к осетинам, чтобы драться за тебя и мою мать? Как мне разделиться, скажи, дада?
Солнин закрыл глаза и молчал. Иногда лучше молчать, любой ответ будет неправильным. Позже он поймет, что и молчание было трагической ошибкой. Внук повернулся и ушел, не сказав больше ни слова. А потом начались настоящие военные действия, когда грузины и осетины, уже не раздумывая, убивали друг друга.
Его внук застрелился из того самого пистолета, из которого хотел убить себя сам Солнин. Константин оставил записку, попросив прощения у деда. Разорваться на две половинки он не мог и не хотел. Поэтому решил выбрать именно такой путь. Эта реальная история произошла в Цхинвали в 91-м году. Только фамилия у Солнина была немного другая. Но разве дело в фамилии?
Глава 18
По всем зарубежным каналам передавали сообщения о состоявшихся референдумах в прибалтийских республиках. Пока он ехал на работу, об этом дважды сообщил и «Маяк». Когда во второй раз передали эти сообщения, он не выдержал и, подняв трубку, позвонил Кравченко.
– Леонид Петрович, что происходит? Вашим журналистам больше не о чем говорить, только как об этом незаконном референдуме в Прибалтике? – раздраженно спросил Горбачев. – У нас столько проблем, впереди общесоюзный референдум, а твои журналисты каждые пять минут напоминают про Прибалтику. Может, это латышское радио или все-таки всесоюзное?