Расправляя крылья
Шрифт:
— А о чём же мне думать, кроме как о тебе?
— О том, куда ты устроишься в Крепости после окончания своих курсов.
— Как это — куда? Для чего я вообще стал курсантом? Конечно, чтобы быть пилотом истребителя! Ты же знаешь…
— За тебя сейчас говорит твоя молодость. Неужели ты думаешь, что без тебя не найдётся кому воевать? Торопишься погибнуть? А как же тогда я? И зачем мы с тобой…
В её глазах всё чаще появлялись слёзы, и Джокарту было тяжело это видеть.
— Лиин! Если ты меня любишь, то должна понять, что я попал сюда не случайно, и это действительно стало моей мечтой — летать! Я видел запись боя «саламандр»… Никто из них никогда
— Теперь ты меня выслушай! Ты ещё мальчишка, и многого не понимаешь… А я регулярно вижу сытые рожи обвешанных наградами до пупа нахлебников этой войны. Как думаешь, за что им достались награды? А потому что вовремя во всём разобрались, и нашли себе неплохие местечки, которые есть не только на Земле, но и в этой проклятой Крепости!
— Не надо, Лиин. Я тоже это понимаю. Наверное, таковы правила жизни. Мне не светит стать интендантом или попасть в научный корпус…
— Почему? Ты же говорил, что учился в институте гравионики! Мы сможем попасть на Землю, где я найду себе место певицы в любом шикарном заведении. Как ты думаешь, зачем я торчу в этой дыре вот уже четвёртый год? Не знаешь? Так я тебе объясню. Таких, как я, певиц на Земле — что звёзд во Вселенной. В хорошее заведение, а не в какой-нибудь портовый кабак, можно попасть только имея влиятельных друзей или родителей… А если их нет, то нужно поспешить обзавестись ими — пока внешние данные позволяют. Угадай теперь — как? Родных у меня нет. Таких друзей — тоже. Одна надежда — стать известной здесь, в Крепости, чего я уже, думаю, достигла, а потом, попав на Землю, использовать эту известность, продавая свой голос под вывеской «Певица с форпоста Солнечной». И петь мне придётся вовсе не блюз. Мы с тобой похожи, Джокарт. У тебя ведь тоже никого нет, кроме меня. Мы очень похожи… Я — для тебя, ты — для меня. Только так мы будем счастливы.
— Ну хорошо… — продолжал оставаться непрошибаемым Джокарт, — ты сможешь петь на Земле. Пускай даже под вывеской. Л чем мне заняться?
— Ты окончишь обучение, получишь работу на военном заводе… А ещё лучше, я устрою так, что тебя переведут в какую-нибудь внутреннюю службу Крепости, и…
— И обвешают до пупа наградами, которых я не заслужу. И ты будешь меня за это любить?
— Буду!
Голова шла кругом от таких разговоров, а душа Джокарта разрывалась на части, и не было в ней покоя и радости, когда он возвращался в казарменный блок. Чем ближе был срок окончания учебы, тем чаще случались эти разговоры. И скоро любая их встреча оканчивалась одним и тем же её вопросом: решился ли он на что-то? Ради неё и её любви. И такая формулировка порождала в душе Джокарта внутреннее противодействие и дискомфорт. Но благодаря этим вопросам он всё сильнее желал исполнения другой своей мечты. Той, что появилась раньше, чем Лиин. Тем более что первые вылеты были уже близки.
Ему всё чаще теперь снились сны, в которых он, словно в реальности, управлял истребителем. В этих снах всё происходило по-разному. Он мог проснуться победителем, а мог — побежденным. Но всегда — с новыми знаниями! Детализация и информационная насыщенность снов ставила их на десять порядков выше тех, в которых люди просто испытывают ощущение полёта. Наяву же он, — наконец-то! — учился владеть «водяными матрёшками».
— Держать ровно! Руки согните, чтоб края находились примерно на уровне солнечного сплетения, в ширину ладони от туловища. Так, замечательно!
Почти
Круглая посудина, диаметром около тридцати сантиметров, глубиной сантиметров пять, до края наполненная водой. Её нужно было держать именно так, как объяснял инструктор. Казалось, нет ничего проще, ведь необходимо всего-навсего пройтись по аудитории, стараясь не допустить, чтобы вода пролилась через край.
Конечно, нести такую посудину приходилось осторожно, потому что вода реагировала на малейшее неуклюжее движение рук, на малейшую встряску при передвижении, никак не желала оставаться у края. Через десять минут усмешек стало меньше, как стало меньше и воды практически в каждой посудине, а руки начали дрожать с непривычки.
Нет, с мышцами и сухожилиями всё было в порядке! После двух лет непрерывных тренировок, стрельбищ и прочих радостей курсантской жизни их мышцы забыли, что такое усталость. Просто очень уж необычным оказалось для них новое упражнение.
— Это и есть «матрёшка»? — поинтересовался в самом начале занятия Джокарт. Изумленно и с долей разочарования.
— Нет. Это всего лишь одна часть. После вводного занятия вам предстоит пройти медпроцедуру, ничего особенного, по три дополнительных инъекции в день на протяжении недели, и тогда уже — будет вам «матрёшка».
Всем было известно, что это название старинной детской игрушки, где несколько деревянных фигурок, разных по размерам, вкладывались одна в другую. Про воду никто ничего не слышал.
К концу вводного занятия выяснилось, что вышагивать с посудиной, наполненной водой, не проливая её, — не такое уж простое дело. Никто не мог похвастаться тем, что ни единой капли не пролилось у него через кран.
Стоя на месте Джокарт ещё мог удерживать воду в назначенных ей пределах. Как только он начинал движение, — всё! — вода тоже теряла неподвижность.
— Ваше тело должно стать отлаженным комплексом гироскопов, способных сохранять такое вот равновесие. Потому что это очень важно во время полёта — чувствовать корабль, как часть себя самого…
Неделя медпроцедур пролетела быстро. Первые два дня инъекции делались в медблоке, потом эта функция была доверена ИндАпам — индивидуальным аптечкам, и четыре дня курсанты ходили, чертыхаясь трижды в течение суток.
Через неделю отделению вновь выдали уже знакомые посудины. Курсанты называли их блюдцами, а инструктор — Большими.
— Чтоб было проще понять, — пояснил он, — та ёмкость, что у вас в руках, имеет самый большой диаметр. В неё нужно будет поместить потом ещё одну ёмкость, поменьше размерами, она будет Средней. А уже в Среднюю помещается следующая — Малая матрёшка. При старых сроках подготовки этому упражнению отводилось больше времени, и матрёшек было не три, а — пять. Но вы особенно не радуйтесь, с вас и трёх хватит для начала, чтобы понять — что это такое.
Джокарт понял. Издевательство, помноженное на чьи-то мучения, навязываемые как целая учебная дисциплина. Вот что это такое. И бессильны были помочь все обретённые «эффекты». Тело должно было само научиться сохранять жидкость в матрёшках в равновесии. А делалось это так: в Большую наливалась уже не вода, а раствор, который оставлял ярко-синий след на внешней боковушке посудины Теперь любая оплошность становилась заметна сразу. Ходить приходилось в замкнутом, ограниченном пространстве небольшой прямоугольной комнаты, где уже троим тяжело разойтись, не задев друг друга локтями. Задеть — это означало… Ну понятно.