Рассекающий пенные гребни
Шрифт:
Оська понял, что это. Такелажная скоба. Вроде той, которая на Цепи помешала Норику, только поменьше – как раз, чтобы плотно охватить мальчишкину шею.
Боцман поднес Оську к контейнеру, прижал затылком к доскам, сунул в скобу винтовой нагель. Задергал пальцами – закручивал, гад! И не просто закручивал, а просунул нагель еще в одну скобу – в плоскую, привинченную к контейнеру.
Оськина шея оказалась прикованной к железной полосе. Причем так, что голова была скручена набок, как у птенца со свернутой шеей.
– Гуд бай, рыбка. Жаль, нет времени посмотреть на твой последний танец.
Это был выродок. Оська слышал про таких. Про тех, кому чужие муки слаще всякой радости. Он читал, как такие сволочи в Саида-Харе связывали по двое пленных ребятишек и сталкивали в пропасть. Как заливали им в горло мазут…
Боцман похлопал Оську по перекошенной щеке и ушел.
Вот и всё…
Что Оська мог? Только колотить пяткой в контейнер. Заколотил. В ответ послышался стук. Голоса… Не разобрать. Какая разница? Они все равно не помогут. Да и колотить долго было нельзя. Приходилось стоять на пальцах одной ноги, а это больно…
И шею больно. И стянутые руки…
А может, его найдут?
Не успеют… Опять медленно, длинно качнуло, и контейнер проехал еще полметра к слипу. Оська, двигаясь с ним, затанцевал на пальчиках, как балерина, чтобы не оторвало голову. Сколько это еще будет длиться? Минуту? Две?..
А потом контейнер будет плыть или сразу пойдет ко дну? Наверно, сразу, эти гады все рассчитали. А если и поплывет, Оське-то не легче: он задохнется без опоры…
Так что же это? Смерть?
Когда не стало Анны Матвеевны, Оська не раз думал о смерти. О том, что чувствует, видит и думает при этом человек. Будет ли потом сплошная тьма или откроется новое пространство? Одно он знал точно: это будет очень не скоро, через вечность. А оказалось – сейчас. В жутком капкане.
“Я не хочу-у-у!!”
Его никогда не найдут. И никто ничего не узнает. Никаких доказательств. Контейнера нет. Непослушный мальчик по пути на яхту сорвался в море, крикнуть не успел…
Опять качнуло. Опять он пробежался на цыпочках, спасая шею от боли и вывиха.
“Ну, помогите же кто-нибудь!.. Ольчики! Шарик! Барабанщик!.. Даниэль!
“Замри”, – сказал Даниэль.
“Замри, – сказал Даниэль, – и думай. Ты еще жив”.
“Я и дальше хочу…”
“Вспомни…”
“Что?.. Что?!”
“Как хвастался утром… Про свое умение… Как Ян Янович рассказывал про индейцев. Как они избавлялись от пут, когда белые брали их в плен… Вспомни, что ты тоже – гибкий, изворотливый, ускользающий от беды…”
“Я не знаю, что делать…”
“Расслабь руки… Да не так, совсем расслабь! Сделай их мягкими, как тряпка… Представь, что их можно вытянуть в тонкий скользкий жгут… Еще… Еще, тебе говорят! Пошевели пальцами… Кистями… Попробуй за что-нибудь зацепить ремень…”
Оська попробовал… Зацепил! То ли за вылезший из доски гвоздь, то ли за шуруп…
“Подергай…”
“Я дергаю… Ай!” – Это
“Не бойся… Не бойся, Оскар Чалка. Вовчик и Бориска включили машину, время работает на тебя… Тяни руки вверх… Еще… Наплевать, что больно! Умри от боли, но тяни! Дергай! Раз, два… десять… сто, сто один!..”
Правая рука вышла из ременной петли.
Оська, ломая ногти, разорвал на затылке узел платка, закричал… Не получилось крика, один кашель. А следом страх: вдруг на крик раньше других прибежит боцман!
Он нащупал сзади, за скобой головку нагеля. Не отвернуть… Этот гад затянул ее своими пыточными пальцами намертво… Был бы гвоздь какой-нибудь… Нет гвоздя… Но есть вот он! – Оська извернувшись, дотянулся до кармана на бедре. Выдернул ольчика-барабанщика.
Теперь Оськина жизнь зависела от размера отверстия на головке нагеля. Войдут ли в него крошечные ножки солдатика?
Вошли!
Не сломаются ли? Хотя и не олово, но все-таки мягкий сплав, не железо.
Оська нажал. Не идет… Нажал отчаянно! Ножки барабанщика согнулись. Но… давление шевельнуло нагель в резьбе. Еще… еще…
Скоба загремела о палубу. Оська упал на колени. Двумя руками поставил, как кукольную, свою голову прямо (что-то хрустнуло в шее, наплевать!).
Теперь вверх, в рубку! Стой… а если контейнер вот-вот уйдет по слипу? Опять качнуло…
Оська лихорадочно оглянулся. Трос, который недавно обтягивал контейнер, теперь свободно тянулся по правому борту. Сплетенный из проволоки, он был толщиной в Оськину руку. Оська ухватил конец. Господи, да это же для паровой машины работа!.. Даниэль!..
Он потом сам не верил, что справился с такой тяжестью. Обволок трос вокруг контейнера. Заложил за крюк на торце – чтобы приподнять над палубой, подтянул конец к швартовому кнехту. Но как закрепить-то? Обмотать – не хватит сил… На конце была петля – угон – только маленькая, на тумбу не надеть…
“Скоба…” – сказал Даниэль.
Оська выпустил трос, бросился к месту, где уронил скобу… Вот она! А нагель? Вот счастье, откатился недалеко!
А трос опять уехал от кнехта! Обдирая ладони о ржавую проволоку, Оська снова подтащил конец. Надрывая мышцы, обнес пудовый трос вокруг тумбы (он еле гнулся). Запустил в огон скобу… Еще немного… Ну! Он подтянул концы скобы к тросу, толчком вогнал нагель в ушки, с трудом повернул головку. Опять вставил ножки барабанщика в отверстие головки, надавил… Всё!
Теперь бы только не встретиться с гадом!
Не встретился! Несколько матросов шарахнулись от сумасшедшего мальчишки.
А гад был в рубке. Стоял рядом с капитаном, который что-то плаксиво кричал таможенникам и махал бумагой.
– Ховрин! На корме у слипа контейнер с людьми! Может уйти в воду!.. Это вот он… – Оська окровавленным пальцем ткнул в боцмана.
Да, тот и правда был не человек. Только у фантастических тварей бывают вспышки такого слепого бешенства.
– С-сучёныш! – Он искривился, выдернул маленький тупой пистолет.