Расширение пространства борьбы
Шрифт:
И действительно, через десять минут они вышли. Я встал, прихватив бутылку, а Тиссеран послушно последовал за мной.
Ночной воздух был удивительно мягким, почти теплым. На парковке негр и девушка коротко посовещались, а потом направились к мотороллеру. Я сел в машину и вынул из бардачка нож; в лунном свете весело сверкнуло зазубренное лезвие. Перед тем как сесть на мотороллер, они слились в долгом поцелуе; это было красиво и очень трогательно. Тиссеран, сидя рядом со мной, все еще дрожал; мне казалось, что я слышу, как загнившая сперма напрягает его член. Он хватался
– Где они будут трахаться?
– Наверно, у ее родителей: так бывает чаще всего. Нам надо перехватить их по пути. Сразу, как окажемся на проселочной дороге, мы собьем мотороллер. Их, скорее всего, оглушит, и тебе будет совсем нетрудно прикончить этого типа.
Машина плавно катила по береговому шоссе; в свете фар было видно, как девушка прижимается сзади к своему спутнику. После недолгого молчания я сказал:
– А можно и проехаться по ним, так будет даже надежнее.
– Они вроде ни о чем не догадываются… – задумчиво произнес он.
Внезапно мотороллер резко свернул вправо, на дорожку, ведущую к морю. Этого я не предвидел; я велел Тиссерану притормозить. Чуть подальше парочка остановилась; я заметил, что, перед тем как увести девушку к дюнам, парень не забыл поставить мотороллер на сигнализацию.
Когда мы перебрались через первый ряд дюн, то смогли все разглядеть. У наших ног гигантской дугой выгибалось почти неподвижное море; полная луна мягко освещала его поверхность. Парочка шла к югу, у кромки воды. Ночь была неправдоподобно теплая, словно в июне. А, понятно, зачем они здесь: хотят заниматься любовью на берегу океана, под звездами; я бы и сам так поступил на их месте. Я протянул нож Тиссерану. Он молча взял его и пошел.
Я вернулся к машине и сел на песок, прислонившись спиной к капоту. Отпил из бутылки немного бурбона, потом сел за руль и подъехал поближе к морю.
Это было рискованно, однако ночной воздух был таким нежным, обволакивающим, что мне казалось, будто рокота мотора почти не слышно. Меня охватило неудержимое желание ехать вот так до самого океана. Тиссеран не возвращался.
Вернувшись, он не сказал ни слова. Длинный нож был у него в руке; лезвие поблескивало, но я не различал на нем пятен крови. Мне вдруг стало грустно. Наконец он заговорил:
– Когда я подошел, они сидели между дюнами. Он уже снял с нее платье и теперь снимал лифчик. Груди у нее так красиво круглились в лунном свете. Потом она повернулась в нему, расстегнула брюки. Когда она начала его сосать, я не смог этого выдержать.
Он замолк. Я ждал. Море было недвижным, точно озеро.
– Я повернул обратно, спрятался между дюнами. Я мог их убить, они ничего не слышали, им было не до меня. Я стал мастурбировать. Мне не хотелось их убивать; кровь ведь ничего не изменит.
– Кровь льется повсюду.
– Знаю. Сперма – тоже. А теперь с меня хватит. Я возвращаюсь в Париж.
Он не предложил мне поехать с ним. Я встал и зашагал к морю. Бутылка была почти пуста, я выпил последний глоток. Когда я вернулся, на пляже никого не было; я даже не слышал, как отъехала машина.
Больше мне не довелось увидеться с Тиссераном: той же ночью по дороге в Париж он погиб. На подъездах к Анже был сильный туман, а он ехал беспечно,
Что ж, подумал я, узнав о его смерти, по крайней мере, он боролся до конца. Молодежные клубы, горнолыжные курорты… Он не отчаялся, не захотел сдаться. Упорно, несмотря на неудачи, искал любовь. Знаю – даже когда он лежал там, зажатый в покореженном кузове машины, затянутый в черный костюм, с золотистым галстуком на шее, посреди безлюдного шоссе, в его сердце еще жили борьба, стремление к борьбе, воля к борьбе.
Часть третья
Глава 1
«А-а, так это была ваша личная интерпретация!
Слава богу…»
После отъезда Тиссерана я заснул, но спал тревожно. Очевидно, я мастурбировал во сне. Когда я проснулся, на мне все слиплось, песок был влажный и холодный. Все это вызывало у меня отвращение. Я жалел, что Тиссеран так и не убил негра. На небе занималась заря.
До ближайшего поселка или фермы было несколько километров. Я встал и зашагал по дороге. А что мне оставалось? Сигареты слегка отсырели, но их еще можно было курить.
Вернувшись в Париж, я обнаружил дома письмо от ассоциации выпускников нашего института: мне предлагали купить к праздникам, со значительной скидкой, хорошее вино и паштет из гусиной печенки. Быстрая же у них почта, подумал я.
На следующий день я не пошел на работу. Без всякой причины; просто не хотелось, и всё. Усевшись на пол, я перелистывал каталоги торговых фирм. В брошюрке, выпущенной магазином «Галери Лафайет» мне попалась занятная характеристика человеческих существ под названием «Приметы современности»:
«После напряженного дня они уютно устраиваются на удобном, строгих очертаний диване (Стейнер, Розе, Синна). Под негромкую джазовую мелодию они любуются узорами ковра от Дьюрис, освежающим декором стен (Патрик Фрей). На корте их ждут ракетка и мяч, а в ванной – полотенца (Ив Сен-Лоран, Тед Лапидюс). А потом, на своих кухнях, оформленных Даниэлем Эктером или Примроз Бордье, за ужином, в кругу друзей, они решают судьбы мира».
В пятницу и субботу я почти ничего не делал. Скажем так: я размышлял, если мое занятие вообще можно как-то назвать. Помню, я думал о самоубийстве, о пользе, которую оно неожиданным образом может принести. Посадим шимпанзе в тесную бетонную клетку с окошками. Обезьяна придет в ярость, будет кидаться на стены, рвать на себе шерсть, искусает себя до крови и в итоге с семидесятитрехпроцентной вероятностью убьет себя. А теперь проделаем в одной из стен дверцу, открывающуюся над бездонной пропастью. Симпатичная зверюшка высунется наружу, подойдет к краю пропасти, глянет вниз, потом еще постоит у края, долго будет там стоять, не раз и не два вернется, но так и не бросится в пропасть. И ярость ее порядком поутихнет.