Рассказ о непокое
Шрифт:
Все мы жаждали, чтоб литературная молодежь не заплуталась на окольных тропках мелкого просветительства, вульгарного приспособленчества и карьеризма. Чтоб украинская литература вышла на широкий светлый путь прогрессивной мировой литературы. И чтоб на этом пути наша — украинская — литература стала в кругу лучших!
Думаю, что этого для своей литературы желают деятели всех литератур.
Что же касается национализма, который действительно проглядывал в некоторых позициях пашей организации, а иногда и в произведениях отдельных ваплитовцев, то пускай судят те, кто больше знает, но думаю, что был он следствием не только противоречий идеологии того или иного писателя, формировавшейся в сложнейших условиях гражданской войны на Украине,
В двадцать первом году Хвылевый выступил против сектантства Пролеткульта. В двадцать пятом объявил войну напостовскому тезису "искусство как метод строительства жизни", отстаивая в противовес ему плехановскую формулу "искусство как метод познания жизни". В то же время он рьяно боролся с "массовизмом" в искусстве, выступал против массовизма в "Гарте" (конфликт и расхождение с Блакитным, который и начал поход против "хвылевизма"), вел борьбу против "Плуга" и "плужанства", против "червоної просвіти", против упрощенчества и вульгаризации вообще — за совершенство искусства. Он получил за это прозвище "олимпийца", и между терминами "хвылевизм" и "олимпийство" поначалу ставился знак равенства.
Но весь тогдашний, на его первой стадии, "хвылевизм" был лишь отрицанием — Хвылевый, надо сказать, был великий мастер отрицания. Однако надо ж было создавать и какую-то четкую позитивную программу. На это Хвилевого и не хватило; чем дальше, тем ощутимее сказывались идейные пороки его позиции.
Сперва стал изобретать Хвылевый "измы" — не хуже, чем специалист того времени по "измистике" Валериан Полищук ("верлибризм", "спирализм", "авангардизм" и т. п.). Хвылевый придумал — "витаизм". Еще почище: "романтика витаизма". Далее пошли: "азиатский ренессанс", "психологическая Европа"… "Прочь от Москвы".
С "витаизмом" дело обстояло просто: над этим термином смеялся сам Хвылевый — надо было что-нибудь придумать, вот и придумалось черт знает что. Значение, смысл? Жизнь. Жизнеутверждение. Оптимистическое мировосприятие. Активность и радость бытия. Нечто вроде "телячьего восторга".
Мы, наша группка ваплитовской оппозиции, в особенности наши "лидеры" Йогансен и Слисаренко, где могли, высмеивали эту "теорию" Хвылевого и рекомендовали "принимать ее в облатках", а не в "чистом виде".
С "азиатским ренессансом" дело обстояло посерьезнее. Это уже была концепция. Идеологический постулат, если хотите. Впрочем, ничего "азиатского" в толкование этого термина Хвылевый не вкладывал. "Азиатский" — то был только символ: все, что угнетено, все, что зависимо, все, что пребывает в состоянии, подобном колониальному рабству азиатских народов. А ведь народы древней Азии были носителями древнейших, могущественнейших, самых передовых в свое время культур. И потенция в них — ныне угнетенных — заложена огромнейшая.
Украина — тоже чуть не три столетия пребывала под гнетом царизма и подспудно накопила неизмеримые народные силы. Словом, угнетенные народы и страны должны получить свободу, дремлющие культуры — возродиться; в современную цивилизацию должно быть трансплантировано все то, что накоплено за прошедшие века: должно свершиться возрождение засыпанных песками пустынь, скрытых в недрах народных сокровищ — давних и древних культур…
Вот вам и "азиатский ренессанс", сходный с эпохой Возрождения в средние века. Имена Джордано Бруно, Микеланджело, Леонардо да Винчи, Боккаччо, Тициана, Рафаэля постоянно были на устах у Хвылевого. Имен великих деятелей азиатских культур, кроме Конфуция, Хвылевый, впрочем, не знал…
Все это было наивно, сумбурно, но поначалу вроде бы невинно.
Оппоненты — если они были из скромных специалистов по литературоведению или иным искусствам — в спорах с Хвылевым упрекали его, так сказать, по линии формальной: Хвылевый, мол, против простоты в искусстве (которая так нужна пролетариату: пролетариатом тогда "клялся" каждый!), Хвылевый тянет литературу и искусство к пышности и утонченности (которые характеризуют, мол, вкусы отмирающего буржуазного класса).
Однако оппоненты, политически более "подкованные", усматривали в этой терминологии Хвылевого прямой политический смысл: "азиатским ренессансом"
Хвылевый, мол, призывает к буржуазному возрождению вообще, а следовательно и к возрождению капиталистического строя.
А мы, рядовые ваплитовцы, считали, что все эти "витаизмы" и "ренессансы" — лишь дань времени, увлечению "измами".
Но тут Хвылевый бросил новый лозунг: "равняться на психологическую Европу".
Сам Хвылевый поначалу в своих выступлениях на диспутах или в спорах с товарищами так толковал свой призыв: европейские страны достигли на пути развития (капиталистического, разумеется) значительно более высокого уровня, нежели Россия и Украина с ней; вслед за более высоким уровнем экономики и техники высшего уровня достигло и сознание европейцев — психика их куда больше отвечает условиям и требованиям современной жизни. Следовательно, у Европы надо учиться технике и мастерству, у европейца — перенимать его психический склад…
Как видите, довольно-таки примитивное, вульгарное представление.
Но это было так, именно так воспринимали это мы, пока Хвылевый не выдвинул рядом с тезисом "психологической Европы" его идейного "сателлита": "мессианскую роль" украинской нации, которая будто бы своеобразным мостом "аркодужит" (использование тычиновского словообразования "аркодужий") между Востоком и Западом, между Азией и Европой.
Лозунг "ориентация на психологическую Европу", таким образом, сразу переместился в сферу политическую: именно так — политически — восприняла его воинствующая националистическая контрреволюция в эмиграции и потаенная, действующая "тихой сапой", на Украине — значит, таким, политическим лозунгом он и был.
И известно, к чему этот лозунг Хвылевого привел — к очередному, логически последовательному призыву "Прочь от Москвы!".
Как восприняли тогда этот лозунг мы — группка внутриваплитовской оппозиции?
Он нас ошеломил.
Он ошеломил всех. Думаю, что не только мы, "оппозиционеры", которые все-таки держались кучкой и были в общем единомышленниками, но и все другие ваплитовцы, в том числе и самые близкие Хвилевому, его мушкетеры, никак не ожидали от него такого лозунга и отшатнулись от него. Но лозунг этот получил уже широкую огласку, появились последователи его в разных областях культуры (например, в экономике — Волобуев. Я знал его со времен гражданской войны, а в Главполитпросвете он был моим прямым начальником). За этим лозунгом дружно пошла вся украинская националистическая контрреволюция — и сделала его своим знаменем.
Теперь, когда прошло уже несколько десятилетий, когда столько за эти годы узнано и пережито, когда позади такие значительнейшие, исторической важности события — и в пашей Советской отчизне и за пределами ее, — теперь я не могу не сопоставить многого из того, что тогда, в те далекие времена, существовало якобы независимо одно от другого либо вообще прошло мимо моего внимания. Теперь, на склоне лет, я не только вспоминаю факты и события прошлого, я невольно — из далекого сегодня — смотрю на то, что было и десять, и двадцать, и тридцать, и сорок лет назад, — и вижу — в ретроспективе — их неощутимые, невидимые для меня в свое время связи.