Рассказ о самых стойких
Шрифт:
Вскоре, в 1752 году, в актах Стокгольмской академии наук появилось сообщение «О белом золоте, или Седьмом металле, называемом в Испании „серебришко из Пинто“». Автор этого сообщения, директор Шведского монетного двора Шеффер утверждал, что платина отнюдь не курьез, не сплав и не полуметалл, а новый элемент, полноправный металл. Для него он предложил название Aurum album — белое золото. Его утверждение, что платина новый элемент, особых волнений не вызвало. В те времена элементами называли «простые» вещества, которые при любых реакциях не удавалось разложить. Конечно, при таком подходе многое зависело от совершенства опытов. Поэтому элементы
(Только с появлением спектрального и рентгеноструктурного анализов определение элементов стало более точным, основанным на изучении самого строения вещества, а не отдельных его внешних признаков.)
Песчинки из Колумбии полностью отвечали предъявляемым тогда к элементам требованиям: они действительно казались «простыми телами», и никакие воздействия не могли их изменить.
А вот то, что платина металл, — это прозвучало для властителей христианского мира как сущая ересь, потому что в Библии названо только шесть металлов — железо, медь, золото, серебро, олово, свинец и, следовательно, седьмого быть не может! Отцам церкви было ясно: «лишний» металл — бесовская выдумка, за которую следует очистить от греха бескровно, на костре инквизиции. Такая участь едва не постигла одного испанского алхимика, который по поводу платины дерзко заметил, что собаки упомянуты в Библии 18 раз, а кошки ни разу, что не мешает им существовать!
Некоторые алхимики склонялись к тому, что и ртуть по многим признакам должна быть причислена к металлам, но об этом было лучше молчать.
Вне христианского мира ртуть давно уже заняла свое место среди металлов, однако и там места для платины не осталось, комплект считался полным вот на каком основании: в небе семь светил: Солнце, Луна и пять планет (остальных тогда еще не разглядели), и каждая из них имеет на Земле своего посланца — их семь этих великих символов. Поэтому число «семь» от века священно.
Вот как со времен Аристотеля были прописаны металлы в небе: золото Солнце, серебро — Луна, медь — Венера, железо — Марс, олово — Юпитер, свинец — Сатурн, ртуть — Меркурий. Тем, кто произвел такую «прописку» металлов, никак нельзя отказать в наблюдательности и поэтичности.
Догмы о семи (или о шести) металлах вошли в сознание так прочно, что все им противоречащее отметалось. Поэтому во всем мире мышьяк считали «незаконнорожденным полуметаллом», а известные с древности минералы сурьмы и висмута рассматривали как разновидности серебра и не стремились отделить. Вследствие этого многие старинные монеты содержат значительную их примесь, являются в определенной мере фальшивыми (что выявлено уже в наше время спектральным анализом).
Довольно расплывчатый термин «полуметалл» получил распространение после того, как швед Г. Бранд в 1730 году открыл кобальт.
Противоречить церковным канонам он, по-видимому, не хотел и, подметив, что ковкость, плавкость и некоторые другие свойства у металлоподобных веществ выражены неодинаково, выдвинул такую гипотезу: так же, как есть шесть видов металлов, есть шесть видов полуметаллов. К ним, кроме кобальта, он отнес мышьяк, сурьму, висмут, цинк и ртуть.
Стройность этой схемы сохранялась недолго. В 1741 году ученик Бранда А. Кронштедт обнаружил еще один полуметалл — никель, а в дальнейшем и для платины не нашлось «законного» места.
Как отметил академик Вернадский, платине в научной литературе середины XVIII века уделено внимания больше, чем любому другому веществу. Это отражает заботы и волнения, которые она доставила, выскочив на арену жизни, словно джинн, спутав все карты алхимии и религии.
Но и для тех немногих, кто ушел из-под власти догматических представлений, утверждение Шеффера не выглядело убедительным.
Металлы плавки, ковки. Что общего у них с этими зернами, равнодушными к самому сильному жару?
Вероятно, все было бы по-другому, если бы Шеффер продемонстрировал полученный им металл и способ его получения в Париже, Лондоне и других научных центрах, но он имел для опытов так мало вещества, что был вынужден ограничиться лишь публикацией в малораспространенном журнале Академии наук. Предложенное им название не привилось, да и само открытие практических последствий не имело.
Серебришко оставалось серебришком, навечно приговоренным к утоплению, бесовским соблазном, нарушившим веру в самое святое — чистоту и неподдельность золота.
Но французская энциклопедия, изданная в 1758 году, уже содержит серьезную статью о платине. В ней сказано, что расплавить песчинки из Колумбии по-прежнему не удается даже в фокусе огромного зажигательного зеркала с применением различных флюсов, не говоря уж о других более старых методах. Спор о составе руды тоже не завершен, имеются различные мнения: новый металл (Шеффер), природный сплав железа и золота (Бюффон) и т. д. Лишь в практическом использовании загадочного вещества отмечены некоторые достижения, основанные на способности его частиц прочно слипаться с золотом, серебром и некоторыми другими металлами при остывании расплава.
В результате дальнейшей обработки таких «сплавов» — при резком преобладании тонкоизмельченной платины в их составе — некоторым исследователям удалось получить почти однородное вещество со свойствами металла благородного.
В этой и более поздних публикациях упомянуто много исследователей (Льюис, Уотсон, Браунридж, Вотсон, Вуд, Маргграф, Болс и др.), и почти всегда заметно стремление авторов статей (английских, немецких, французских) подчеркнуть особую роль своих соотечественников. Поэтому нелегко восстановить истинную последовательность в накоплении знаний. По-видимому, наиболее существенные события произошли в начале 70-х годов XVIII века.
Известно, что в 1773 году французский химик Делиль получил так называемую губчатую платину. Измельченные в пыль песчинки из Колумбии он кипятил в царской водке несколько суток, а затем, добавив нашатырь, получал красноватый осадок (это был хлорплатинат аммония). Прокалив его в восстановительном пламени (хлор и аммоний при этом улетучились), Делиль получил вещество, похожее на губку, состоящее из мелких, слабо слипшихся между собой серых зерен, металлических по виду, но не обладающих важнейшим свойством металла — ковкостью. Делиль поставил много опытов, но ни в одном из них не достиг цели: сплавы упорно не желали приобретать этого свойства. Пытался он придать губчатой платине ковкость, уплотняя ее при нагреве, и, как теперь очевидно, был близок к великому открытию, о котором еще будет речь.