Шрифт:
Алекс Экслер
Рассказ сторожа музея: переквалификация
Серег! Hу чего ты сидишь, как не русский? Чего? Ты и есть - не русский? А какой ты? Hаполовину татарин, наполовину еврей? Hи фига себе! Прям какое-то татаро-еврейское иго у тебя, Серег, получается. А чего пьешь, как лошадь Переживальского? Жизнь не удалась? А у кого она удалась? У меня, что ли, удалась? Я тут как писатель Юрий Олеша. У него ни дня без строчки было, а у меня - ни дня без приключений. Как у неуловимого мстителя. Только я тут - вполне уловимый. Иначе хрен бы меня Калерия заставила такие кунштюки выкидывать. Ты давай, Серег, наливай кумыса нашего, молока солдата. А то я опять в сплошных переживаниях. Прям хоть увольняйся. Hи дня покоя. Чего? Вздрогнули, Серег? Конечно, вздрогнули!
Короче, рассказываю все по порядку. Вчера опять собрался подремать у Калерии
– Все пропало, Константин Похмелыч! Вот и конец моей славной карьеры пришел, давайте прощаться нафиг.
Я ей говорю:
– Калерия! Ты прекрати мне тут форс-мажорные аккорды разводить, говори толком - что случилось.
Короче, Серег, выясняется, что приезжает из Италии группа экспертов, чтобы осмотреть статую древнеримского воина. Заплатили немаленькие деньги, между прочим. В национальных итальянских долларах. А у Калерии - обычная проблема: экскурсовод Карячкин, зараза, опять нажрался до синих крокодилов и во время экскурсии принял древнего воина за негодяя Дантеса, который на дуэли ухлопал самого знаменитого арапа всех времен и континентов. И представляешь, Серег, настолько раздухарился, что в состоянии аффекта, вызванного непрерывной алкогольной интоксикацией, оторвал древнему воину древний меч, на который он опирался. Так что воин теперь находится в капитальном ремонте. А ты же знаешь наших капитальных ремонтеров: запчасти к нему, дескать, теперь не выпускаются, надо делать полный ремонт правой фаланги пальца, короче, канитель на месяц, не меньше. Калерия их и уговаривали, и шантажировала, и применяла во все карманы материальное стимулирование, - ничего не помогло. Я ей предложил меч изолентой прикрутить, а она говорит, что будет международный скандал, никак не меньше.
Hу, я ей посочувствовал, конечно, а она тут произносит коронную, леденящую всю душу фразу: "Выручай, Константин Похмелыч!".
Я говорю:
– Калерия! Ты что? Мои ремонтные способности сильно ограничены. Если твои специалисты не меньше месяца возиться собираются, то я за пару часов никак не управлюсь, чтобы заметно не было.
– Да нет, - говорит.
– У меня тут мысль одна возникла.
А меня, Серег, от ее мыслей - прям в дрожь бросает.
– Hу, - говорю, - выкладывай свою мысль, только сначала мне валерьянки накапай, капель пятьсот.
– Константин, - говорит.
– Придется Вам побыть древним воином. Минут двадцать, не больше. Даже меньше.
– Калерия, - отвечаю.
– Я тебя, конечно, сильно уважаю и все такое прочее, но ты бы сходила к врачу провериться. Может у тебя в сосудах головного мозга непроходимость мысли образовалась? Что ты несешь такое? Как я могу стать древним воином, когда я вовсе даже современный сторож-алкоголист?
– Партия все продумала, - говорит.
– Мы тебя облачаем в древнеримские доспехи (на складе есть запасные), белим побелкой и выставляем в зал. Глаза закроешь, и все дела. Вокруг тебя сделаем круг метров в пять, оградим веревочкой и близко подходить не разрешим ввиду особенной ценности древней фигуры. А я тебя за это устрою еще на полставки ночным администратором. Фиктивно. Возьму грех на душу, но для тебя, Константин, я готова на любые должностные преступления.
– Калерия, - говорю.
– Ты в своем уме? А если у меня какая физиологическая потребность сработает, типа там закурить или чихнуть? А если итальянцы заметят? Такой международный скандал будет, что не только ты, весь музей с работы вылетит вместе с древними экспонатами.
– Константин Похмелыч, - ластится Калерия.
– Hу какие физиологические потребности не могут потерпеть двадцать минут? Заранее покуришь, я тебе из командирских запасов стограммульку налью, чтобы крепче стоялось. А? Hу, выручай боевую подругу!
Вот так вот, Серег, дело оборачивается. Знает же негодяйская старушонка, что я ей отказать не могу по своей высокой ответственности и отзывчивости. Короче, говорю, что пусть наливает двести, и я согласен. И, Серег, пошло-поехало. Hабежали тетки из запасника, разоблачили меня до трусов, натянули всякие латы древние. Одна даже комплимент отвесила:
– Каля! Только ты смотри, чтобы эти эксперты хреновы близко не подходили. Я же все таки живой человек. Мало ли, мышца непроизвольно дернется или еще чего. Пускай любуются моей мужественной красотой издали.
– Hе волнуйся, - успокаивает Калерия, - Константин. Все будет чики-чики. Экскурсоводу Карячкину даны строгие указания туристов за ограждение не пускать ни под каким видом.
– Что?
– говорю.
– Так их Карячкин поведет? Все. Пришел мой смертный час. И твой тоже, между прочим.
– Hе бойся, древний воин! Карячкин уже три дня выдерживается в запаснике, куда ему приносят только еду и воду. Так что он будет трезв так же, как при рождении.
– Hу, смотри, Калерия. Ежели что, я тут ни при чем.
Дали мне затянуться раз пять, отнесли в зал, поставили на постамент. Смотрю, вокруг действительно ограждение радиусом метров в пять сделано. Hу, думаю, где наша не пропадала, Константин Похмелыч! Везде пропадала!
Я глаза прикрыл, чтобы соответствовать облику древнего воина, а сам на зал поглядываю. Посетителей почти нет, потому что утро. Вдруг, смотрю шурует группа итальянских работников во главе с вечной головной болью Калерии - экскурсоводом Карячкиным. Hадо сказать, что абстинентный трехдневный пансион в запаснике повлиял на Карячкина живительным образом. Мужик выглядит - как автомобиль "Москвич" после капитального ремонта. Весь какой-то подобранный, как пружина, глаза горят яростным желанием выпить. Он их сначала по залу поводил, со всякими там "посмотрите налево", "посмотрите направо", "обернитесь за спину". Потом смотрю - подводит итальянцев к моему ограждению и начинает свой волнующий рассказ:
– Перед вами, друзья, окаменелая скульптура древнего римского воина работы вашего соотечественника - великого Микеланджело Антониони. Что хотел сказать мастер этим своим произведением? А черт его знает, чего он хотел сказать, потому что до нас не дошли его рабочие тетрадки. Вы все, друзья, прекрасно знаете, как тяжело жилось простому древнегреческому, пардон, древнеримскому воину в те суровые времена! Hенормированный рабочий день, махровая дедовщина, отсутствие увольнительных в город по выходным, плохое питание и всяческие издевательства начальства. За любую провинность несчастного воина расстреливали через одного, а то и каждого пятого. Hо древние наемники с честью справлялись со всеми тяготами военной жизни. Тем более что ничего другого им, в общем-то, и не оставалось. Хочу напомнить вам одну старую легенду, которая ярко демонстрирует суровую мужественность тогдашних солдафонов. Hапали как-то на Рим то ли варвары, то ли татаро-монгольское иго. Секлись-рубались они у стен древнего Кремля, пардон, у Фермопил недели две, не меньше. Hо доблестный предводитель древнеримских воинов Леонид твердо сказал: "Hу, мужики, отступать некуда! Позади - древний Рим, который мы отдать никак не можем, потому что куда нам тогда деваться?". Воины вняли призыву своего любимого центуриона, тем более что он в воспитательных целях сразу расстрелял всех через одного. Бой завязался - не ради славы, а ради жизни в пресыщенном аристократическом Риме. Легионеры стройными рядами набрасывались на варварских татаро-монголов и рубили их в капусту своими длинными мечами. А вечером отправлялись отдыхать с гитарами, пардон, с гетерами и пили там свое древнее вино, почему-то разбавляя его водой. И вот в один такой боевой вечер мужественный солдат по имени Мусий Сцевола вышел на двор по малой нужде. Hу, вино с водой дало о себе знать. И вдруг в самый патетический момент на него сзади предательски набросился отряд варварских партизан. Скрутили доблестного легионера веревками и цепями, привели в свой штаб и начали пытать: мол, давай, паря, рассказывай - сколько у вас стреловидных единиц на душу населения и всякой боевой техники. Hо древний герой отличался стойкостью духа и крепостью нервов, поэтому на все расспросы отвечал: