Шрифт:
Ганс
Это не перелом, а вывих… Позвольте. Вот так… Мерзавцы… Через 10 минут боль утихает… Я врач, видите ли, из оказавшихся неугодными… Позвольте почистить ваше пальто… Хамы… напасть на женщину… Сумочка цела. Прекрасно.
Если бы не вы… Но у вас на руке кровь. Вот платок. Это их кровь, позвольте мне проводить вас. Девушка одна в чужой стране. Мой долг. Соотечественница…
Вы.
Да, за шлагбаум. Еще зимой. Я не подхожу фюреру. Три неосторожных слова. Недостаточно громко крикнул «Хайль»… Оставалось подвязать лыжи. Горные тропы… И я здесь… один, как и вы.
Не провожайте дальше. Благодарю.
Я оставлю
Вашу руку.
Ганс Эдельберг.
Маргарет Рау. Прощайте.
Вы? Боже мой, разве мог я не узнать Вас. Вы не рассердитесь, если я пройду с вами… До угла. Я хочу показать вам город. Я здесь раньше вас. Это старина. Черепичные крыши, лучшее масло в мире. Масло для богачей. Страна, у которой нет армии.
В том домике жил старик Андерсен. Мой тезка. Вы помните сказку о снежной королеве. Дьявол разбил зеркало, и осколки попали в глаза людей. Люди видят мир по-разному…
Надо вынуть эти осколки.
Я врач, но не глазной хирург.
Для этого не надо быть хирургом.
Вы похожи на снежную королеву, Маргарет.
Кельнер, еще кружку. Пошлите мне цветочницу. Небольшой букет. Дешевых, понимаете. Да, да, той самой даме. Белокурой, за угловым столом.
Мой скромный подарок рассердил вас? Это — жалкий букетик, но я не могу покупать этих роскошных пьяных цветов, перевязанных муаровой лентой. Я эмигрант. Простите меня, Маргарет. Скажите мне, чтобы я ушел. Я исчезну. Я буду грузить уголь в Аргентине, возить тачки в Бразильских рудниках, завинчивать гайки в Детройте, словом, буду работать там, куда забросит меня судьба. Но, ночуя в грязной конуре, на нарах, по которым ползают клопы и вши, я буду помнить вас, видеть вас, Маргарет.
Не говорите так. Я не хотела вас обидеть, но понимаете… У меня очень мало времени.
Я прошу минут, маленьких минут, Маргарет, вы смелая женщина. Вы молчаливы. Я уважаю вас. Я люблю, не сердитесь. Я не только люблю. Я ненавижу. Я хотел бы сражаться вместе.
Ганс, вы принимаете меня за кого-то другого.
По утрам — я в стране цветов. Старик из оранжереи хорошо знает меня. Десятилетняя внучка водит меня по садам Семирамиды. Желтые ромашки, жаркие пышные пионы, вырезанные гиацинты, тюльпаны, анемоны, пляска цветов и запахов. И сквозь все это одуряющее великолепие я всегда вижу вас, Грэта, ваше усталое лицо.
Оно в морщинах, милый Ганс. Морщины — шрамы битв, рубцы сражений…
— … и я вдыхаю запах ваших волос, волос Брунгильды.
У вас военная выправка, доктор.
Ого, вы наблюдательны, Грэта. Эти трудовые лагеря, будь они прокляты. Подготовка к новой войне. Инженеры и врачи роют канавы для шоссе, для дорог, затем они маршируют. Раз, два. Раз, два. К чёрту. Меня тошнит от воспоминаний.
— Сирень, какой у нее горький вкус. Копите злобу, Ганс, копите злобу.
Моей матери понравилось 6ы здесь, Грэта. Темно-зеленая трава. Чисто вымытые коровы. Мычание коров — лучшая мелодия для моей матери. Что до меня — предпочитаю автомобили, сирены.
Вы любите свою мать, Ганс?
Да, она была для меня лучшей женщиной — до той ночи…
— Не надо…
Вы любите быструю езду?
Да, я хотела бы, чтобы все двигалось скорее. Люди. Время. Существуют разные миры. Мир пешехода. Мир трамвайного пассажира. Мир автомобилиста. Мир летчика. Ощущение мира зависит от скорости движения. Скорость мыслей. Есть страна, где люди догнали время… Советский Союз.
Теперь сюда. Здесь хорошее шоссе.
Где мы едем?
Не бойтесь, я знаю дорогу.
Это германские столбы, Ганс, назад. 3а нами едут, Ганс. Автомобиль. Сверните в сторону.
Чёрт, шина.
Назад, Ганс, на помощь, Ганс, стреляйте, мой револьвер разряжен…
Откройте эту камеру. Ну, Брунгильда, приветствую вас на родине.
Ганс.
Я такой же Ганс, как ты Маргарет, шлюха. Тебя удивляет мой мундир. Ты не любишь военных, девочка. Влей ей воды в глотку, Питер, она охрипла. Это отрезвляет. Вы узнаете Питера, фрау? Это он вывихнул вам палец. В ночь нашей первой встречи. Теперь ты, может быть, назовешь своих друзей?
Плеваться? Подержите ее за космы, Питер, пока я заткну ей рот. Знакомый платок, фрау. Три месяца волнений… Скажите словечко, фрау. Не хотите. Мы тебя разложим перед целым взводом, шлюха. Свеженькая девочка, на всех хватит, не правда ли, Питер? Адреса, Брунгильда, адреса… Нет. Давай сюда штурмовиков, Питер.
— Есть, господин лейтенант.
Три смерти доктора Аустино
Бритый затылок коснулся холодной стены. Сыро, хотя солнце давно поднялось. У стены напротив стоят солдаты. Пуговицы их слабо блестят — одна, две… шесть пуговиц на солдатской куртке. Сбоку стоит офицер. Доктор Аустино видел его в почетном конвое губернатора, но тогда он надевал каску с плюмажем. Сейчас — в фуражке. Ведь нынешний день — будни офицера, будничная ежедневная работа. Рядом, у стены — товарищи. Они не знакомы доктору Аустино, но это его боевые товарищи, друзья, которые боролись и умирают за одно дело. Они жмут друг другу руки, слегка позвякивая кандалами. На глаза осужденных надевают свежепростиранные белые повязки. Доктор Аустино отказывается. У него достаточно мужества, чтобы встретить смерть с открытыми глазами. Но без повязки нельзя, не позволяет устав расстрела: ему завязывают глаза, как и всем остальным. Нестройно запевают песню, не ладится. Песня обрывается. Сейчас, должно быть, офицер закладывает обоймы в солдатские винтовки: часть патронов с холостым зарядом, часть с боевым. Это для того, чтобы никто не знал, что именно он — убийца. Офицер, вероятно, поднимает руку…
Стой, остановись! Кто здесь доктор Аустино?
Доктор делает шаг вперед. С него снимают повязку. Запыхавшийся солдат путано и несвязно докладывает офицеру. У жены начальника тюрьмы преждевременные роды. Она умирает. Единственный врач этого небольшого провинциального города — за добрую сотню миль в горы, вернется только к утру. Начальник обещает все, что угодно. Это первые роды жены, первый ребенок.
— Идите, — говорит офицер доктору, спектакль отменяется.
Доктор Аустино знает начальника тюрьмы — худощавого зверя с тонкими усиками, затянутого в безупречный, без единой пылинки, мундир. Это он во время митинга заключенных отдал приказ пожарной команде залить камеры водой. Эта он совершенствовал систему горячих и ледяных карцеров. Это он, зверь с высшим образованием, собственноручно избивал заключенных.
Доктор Аустино знал и жену зверя — раскормленную, накрашенную бабу, благодетельницу часовен и церквей, которая била зонтиком прислугу, перегревшую на два градуса ванну. Доктор Аустино не пойдет. Славная месть врагу в последнюю минуту жизни.