Рассказы из книги 'Опасайтесь лысых и усатых'
Шрифт:
А в магазине было темновато и холодно. У входа стояла бочка, серебрящаяся изнутри селедками. Над нею, как черные чугунные калачи, свисали с потолка висячие замки. За прилавком на верхних полках пасмурно блестели банки с заграничными компотами, а на нижних, рядком, стояли другие банки, полулитровые, наполненные разноцветными конфетами. При тусклом свете ириски, подушечки и леденцы сияли за стеклом таинственно, как самоцветы.
В магазине пахло клеенкой. Запах селедки, макарон и постного масла был начисто заглушен. Пахло теперь сухим клеем и свежей краской.
Сама клеенка лежала посреди прилавка, и, хоть свернута была в рулон, верхний край все равно был открыт взглядам и горел ясно, оудто кусок неба, увиденный со дна колодца.
– Ох, какая! – сказала тетка Ксеая. – Поднебесного цвета!
А другие женщины примолкли и только толпились у прилавка, глядя на клеенку. Дядя Зуй дошел до бочки с селедками, да и остановился, будто боялся подойти к клеенке.
– Слепит! – сказал он издали. – Слышь, Колька Дрождев, глаза ослепляет! Веришь или нет?
И дядя Зуй нарочно зажмурился и стал смотреть на клеенку в узкую щелочку между век.
– Кажись, васильки нарисованы, – хрипло сказал Колька Дрождев, – хуть и сорная трава, но голубая.
Да, на клеенке были нарисованы васильки, те самые, что растут повсюду на поле, только покрупнее и, кажется, даже ярче, чем настоящие. А фон под ними был подложен белоснежный.
– Поднебесная, поднебесная, – заговорили женщины, – какая красавица! Надо покупать!
– Ну, Максимыч, – сказала Мирониха, – отрезай пять метров.
Продавец Петр Максимыч поправил на носу металлические очки, достал из-под прилавка ножницы, нанизал их на пальцы и почикал в воздухе, будто проверял, хорошо ли они чикают, нет ли сцеплений.
– Пяти метров отрезать не могу, – сказал он, перестав чикать.
– Это почему ж ты не можешь? – заволновалась Мирониха. – Отрезай, говорю!
– Не кричи, – строго сказал Петр Максимыч, чикнув ножницами на Мирониху, – клеенки привезли мало. Я ее всю измерил, и получается по полтора метра на каждый дом. Надо, чтоб всем хватило.
Тут же в магазине начался шум, все женщины стали разом разбираться, правильно это или неправильно. Особенно горячилась Мирониха.
– Отрезай! – наседала она на Петра Максимыча. – Кто первый стоит, тот пускай и берет сколько хочет.
– Ишь, придумала! – говорили другие. – Нарежет себе пять метров, а другим нечем стол покрывать. Надо, чтоб всем хватило.
– А если у меня стол длинный? – кричала Мирониха. – Мне полтора метра не хватит! Что ж мне, стол отпиливать?
– Можешь отпиливать, – сказал Петр Максимыч, чикая ножницами.
Тут же все стали вспоминать, у кого какой стол, а Мирониха побежала домой стол мерить. За нею потянулись и другие женщины.
В магазине остались только дядя Зуй да Колька Дрождев.
– Слышь, Колька, а у меня-то стол коротенький, – говорил дядя Зуй. – Внучка Нюрка сядет с того конца, я с этого – вот и весь стол. Мне клеенки хватит, еще и с напуском будет.
– А у меня стол круглый, – хмуро сказал Колька Дрождев, – а раздвинешь – яйцо получается.
Первой в магазин вернулась Мирониха.
– Режь метр восемьдесят! – бухнула она.
– Не могу, – сказал Петр Максимыч.
– Да что же это!– закричала Мирониха. – Где я возьму еще тридцать сантиметров?
– Да ладно тебе, – сказал дядя Зуй, – останется кусочек стола непокрытым, будешь на это место рыбьи кости складывать.
– Тебя не спросила! – закричала Мирониха. – Сам вон скоро свои кости сложишь, старый пень!
– Ишь, ругается! – сказал дядя Зуй добродушно. – Ладно. Максимыч, прирежь ей недостачу из моего куска. Пускай не орет. Пускай рыбьи кости на клеенку складывает.
Продавец Петр Максимыч приложил к клеенке деревянный метр, отмерил сколько надо, и с треском ножницы впились в клеенку, разрубая васильки.
– Бери-бери, Мирониха, – говорил дядя Зуй, – пользуйся. Хочешь ее мылом мой, хочешь стирай. От этой клеенки убыли не будет. Ей износу нет. Пользуйся, Мирониха, чашки на нее ставь, супы, самовары ставь. Только смотри будь осторожна с ней, Мирониха. Не погуби клеенку!
– Тебя не спросила, – сказала Мирониха, взяла, кроме клеенки, селедок и пряников и ушла из магазина.
– Твой кусок, Зуюшко, укоротился, – сказал Петр Максимыч.
– Ладно, у меня стол маленький… Кто там следующий? Подходи.
– Я, – сказала тетка Ксеня, – мне надо метр семьдесят.
– Где ж я тебе возьму метр семьдесят? – спросил Петр Максимыч.
– Где хочешь, там и бери. А у меня дети малые дома сидят, плачут, клеенки хочут.
– Пускай плачут! – закричал Петр Максимыч. – Где я тебе возьму?
Тетка Ксеня махнула рукой на Петра Максимыча и сама заплакала.
– Вот ведь дела, – сказал дядя Зуй, – с клеенкой с этой! Ладно, Максимыч, прирежь и ей недостачу, мне небось хватит. А то клеенка, дьявол, больно уж хороша, женщине и обидно, что не хватает… Теперь-то довольна, что ль, тетка Ксеня, или не довольна? А клееночка-то какая – прям искры из глаз. Какая сильная сила цвета. Постелишь ее на стол, а на столе – цветочки, ровно лужок… Кто там следующий? Манька Клеткина? А какой у тебя, Манька, будет стол?
– Не знаю, – тихо сказала Манька.
– Так ты что ж, не мерила, что ль?
– Мерила, – сказал Манька еще тише.
– Ну, и сколько получилось?
– Не знаю. Я веревочкой мерила.
Манька достала из кармана веревочку, узлом завязанную на конце.
– Вот, – сказала она, – у меня такой стол, как эта веревочка.
– Как веревочке ни виться, – строго сказал Петр Максимыч, – а концу все равно быть.
Он приложил деревянный метр, померил Манькину веревочку и сказал: