Рассказы, изданные на бумаге. Проза

Филичкин Александр Тимофеевич

К обеду мы вернулись домой. Сначала я успокоил моих ребятишек. Мол, с Виктором, всё в полном порядке, он не умрёт. Потом объяснил недовольной жене, зачем притащил в дом бутылку, плеснул в стаканчик две ложки снадобья и пошёл за собакой.

Я привёл Виктора с улицы в кухню, крепко зажал его между коленями и запрокинул ему опухшую голову. Левой рукой я открыл зубастую пасть. Пальцами правой, взял стаканчик с настойкой.

Пёс тут же учуял запах лекарства и стал вырываться. Не обращая на это внимания, я вылил микстуру в горло животного. Кобель сильно закашлялся,

но проглотил вонючую жидкость. Затем прямо на кухне мы покормили больную собаку.

Пока я мыл руки с мылом, зверь быстро поел и куда-то исчез. Никто не заметил, как это случилось. Мы переглянулись, пожали плечами и стали искать его по всему нашему дому.

Мы осмотрели спальни детей, коридор и веранду, кладовую и сени. Нигде его нет. Решили, что он как-то смог открыть наружную дверь и умчался на улицу, в свою прекрасную будку. Мы махнули на собаку рукой, и пошли все в гостиную.

Оказалось, что всё это время, пока мы скакали по дому, пёс вальяжно лежал на софе, причём на месте хозяина. Там, где всегда лежал я.

– Ах ты, сукин сын, – закричал я на него: – а ну пшёл немедля с дивана!

Виктор сделал очень провинившийся вид и бочком спрыгнул на пол. Он низко повесил опухшую голову, тихонечко кашлянул и уныло поплёлся к двери. Кипя от раздражения, я устремился за ним и вытолкал наглеца за порог.

И тут мои дети принялись голосить: – Врач сказал, что Виктору нужно пожить в домашнем тепле!

Ребят поддержала жена и сурово сказала: – Холодно сейчас во дворе. Хотя бы будку ему чем-то обшил.

Пришлось мне забросить остальные дела и заняться утеплением домика. Я взял несколько старых картонных коробок и разорвал их на большие куски. Потом, нашёл гвозди и молоток и переоделся в короткую ватную куртку и такие же утеплённые брюки, в которых зимой работаю по двору. Утеплившись, как следует, я двинулся к двери на улицу.

Вышел я на крыльцо, а там мороз градусов двадцать, если не больше. Я зябко поёжился и направился к домику пса. Откуда-то из-за сарая выскочил пёс. Виктор уселся рядом со своей конурой, и стал с большим интересом за мной наблюдать.

Когда я строил деревянную будку, то мне в голову стукнула здравая мысль, не стоит делать лаз в неё очень большим. Мол, зимой, с маленьким входом псу будет гораздо теплее. Ну, как решил, так и сделал.

На свою же беду, я вырезал вход без учета того, что мне самому когда-то придётся в него залезать. И теперь, мне пришлось изрядно помучиться. Сначала я кинул в домик все материалы.

Потом лёг на промёрзшую землю, и с ощутимым трудом втиснулся в дырку по пояс. Там повалился на спину, взял молоток и короткие гвозди, и стал изнутри прибивать, толстый картон на стенки и кровлю.

В тёмной будке мне было неудобно и тесно. Я постоянно ворочался с боку на бок и часто дёргал ногами, чтобы лечь поудобнее. В таких несусветных мучениях прошло минут тридцать, и я почти завершил всю работу.

Именно в этот момент, псу надоело сидеть без всякого дела. Изнывая от скуки, он немного побегал вокруг и решил

со мной поиграть. Он схватил меня зубами за ногу и дёрнул. Я завопил от испуга и сильно рванул лодыжку к себе. Пёс резво отпрыгнул в сторонку.

Однако, как только я снова застучал молотком, зверь вернулся назад и крепко схватил меня за другую ступню. Я опять заорал и попытался собаку, как следует пнуть. Он ускользнул от удара и сел рядом с будкой. Минуту спустя всё повторилось опять. Затем ещё, и ещё.

Но самое неприятное, заключалось не в этом. Дело всё в том, что с каждым разом Виктор хватал меня за лодыжки намного азартнее и, соответственно, гораздо больнее. Я же мог только злиться на глупого и, как оказалось, очень вредного пса. Так продолжалось до тех самых пор, пока я, наконец, не закончил работу.

Швырнув инструменты на пол тесной будки, я стал выбираться наружу. Пока я, как швейный челнок, ворочался в домике, все мои вещи пришли в беспорядок. Свитер, рубашка и даже тёплая майка выбились из-за пояса брюк.

Мало того, телогрейка задралась к плечам и зацепилась за края узкого лаза. Я дёрнулся раз, второй, третий и понял, что крепко застрял. Точно так же, как толстяк Вини-Пух в узкой норе худощавого Кролика.

Набрав в лёгкие воздуха, я стал кричать, чтобы кто-нибудь из семьи ко мне подошёл. Но, во-первых, я плотно оббил изнутри будку картоном, а он, как известно, замечательный изолятор звуковых колебаний.

Во-вторых, дети с женой сидели в каменном доме и были за окнами с двойными зимними рамами. И сколько я не вопил, никто меня не услышал, и не пришел вызволять из ловушки. Меж тем, спина и живот у меня оголились и мерзли всё сильней и сильней.

Трясясь от ужасного холода, я начал рвать пуговицы с моей старой одежды и стаскивать её через голову. Нужно сказать, что к этому времени, телогрейка на вате сбилась плотным комком, а повернуться в мне будке было, в общем-то, негде.

Меж тем, Виктор продолжал развлекаться и всё крепче и крепче хватал меня челюстями за ноги. Во мне зародилась невероятная злость на бестолкового пса. Она накопилась в огромном количестве и клокотала в душе, как мощный вулкан.

Спустя пять минут, я кое-как сбросил одежду и оказался голым по пояс. Почти задохнувшись от тесноты и усилий, я с огромным трудом набрал воздуха в грудь, чуть отдохнул и стал выбираться наружу.

Совершенно естественно, что, я двигался задом, пятясь, как рак. Причём скользил голым пузом по мёрзлому снегу. Что я тогда говорил, я вам не буду сейчас повторять. Не позволяет моё воспитание.

Так вот. Наконец, я всё-таки вылез из будки, вздохнул с облегчением и встал на карачки. Однако подняться на ноги я не успел. Похоже, что пёс разыгрался уже не на шутку. Он подскочил ко мне сзади и изо всей силы цапнул в икру левой ноги.

Сильная боль, пронзила все мышцы, и я заорал, словно резаный. Не помня себя от обиды и злости, я вскинулся на ноги, схватил какую-то палку с земли и кинулся к Виктору.