Рассказы(Молчаливый Афанасий,Море Цаплина)

Гуцко Денис Александрович

Потом этот человек куда-то исчез.

***

Афанасий очнулся и увидел маленького мальчика в зеркале, которое стояло в зале Алдановых. Он поразился на мгновение нелепому виду мальчишки: худющий, растрепанный, слишком короткие штаны, старенький ранец у ног… И тут же признал в этом отражении себя.

Антон и Полина щебетали о чем-то с Эсфирью, князь Ордынцев изнывал от неразделенной любви. В Ленске-42 события развивались своим чередом. “Полный и необратимый апокалипсис!” – это были первые слова, которые

произнес Афанасий после долгого молчания. Он сказал это отнюдь не по поводу своего будущего, он просто согласился с философами относительно общего состояния дел на планете Земля.

Эсфирь хотела возмутиться, она не любила ненормативной лексики, но передумала, все-таки самое главное, что этот странный мальчик заговорил.

Ордынцев, питавший к Эсфирь нежные чувства, тоже оказался восприимчивым к тонким энергиям. В момент вспышки на полигоне князь увидел с невообразимой скоростью несущийся к ним электронный смерч. Он предстал перед Ордынцевым сплошной красной стеной от земли и до самого неба. В момент, когда клубящаяся стена накрыла Ленск-42, Ордынцева резко подбросило вверх, и он за десятилетия своего бесплотного существования впервые почувствовал боль, ударившись головой о потолочную балку.

Быть может, это была только фантомная боль, но она помогла ему прозреть – Алданов не чернь и не смерд. Ранг Алданова несопоставим даже с его княжеским титулом. “Он, наверное, один из всемогущих богов микромира, иначе как же… И я к его жене?! Господи, спаси и помоги!” Испуганный князь забился в угол под самый потолок, потускнел, сжался и едва совсем не развоплотился от расстройства. Но услышал мысленный голос Афанасия, которому наконец-то удалось разглядеть вожделеющее привидение: “Не падайте духом, князь! Эсфирь Алданова, конечно, не для вас. Материальности вам, пожалуй, не хватит для этой женщины. Советую переключиться на нашу Егоровну. Баба она добрая, легковерная, и хлопот с нею поменьше будет”. – “А не пошли бы вы, сударь”, – резонировал князь, нимало не удивившись установившейся связи с мальчишкой.

Дети собрались уходить, Эсфирь пошла провожать их, никто не заметил, что Афанасий не сдвинулся с места. Ему нужно было остаться одному и все обдумать.

Афанасий пристально смотрел на стакан с водой, который стоял на рояле. Стакан начал медленно двигаться к краю, пока не упал. Стекло разбилось, вода разлилась. “Чудо – это отклонение от нормы, противоречие в установленном порядке, который создал Бог, а значит – бунт против Него. Наш мир несовершенен и нуждается в исправлении различных вопиющих несправедливостей и бессмысленных жестокостей – в постоянном вмешательстве посредством чуда. А значит, Бог способен ошибаться”.

Афанасий вернул события немного назад, и стакан с водой снова начал двигаться по черной лакированной поверхности рояля, но на этот раз он не упал на пол. Стакан остановился точно на краю – стекло не разбилось, и вода не разлилась. “Разумеется, можно повернуть события вспять и спрятать всех в бункере, за свинцовыми плитами, или не позволить ядерному распаду выйти из-под контроля. В этом случае Полину будут воспитывать родители, мягкие интеллигентные люди, им удастся сгладить ее бойцовский характер, и Мариинка не получит свой “золотой голос”. Полина станет учительницей в музыкальной школе и выйдет замуж за Антона.

Антон

не сопьется, блестяще закончит физтех и откроет какую-то важную и, на первый взгляд, невинную закономерность… И в конце концов мир еще долго будет ждать своего нового будду.

Я могу все это сделать, исправить установленный порядок. То есть совершить чудо.

И, следовательно, признать невменяемость Бога. Но я-то знаю, что Господь изощрен, но не злонамерен, установленный им порядок есть единственно возможный. А значит, чуду нет места в нашем мире”.

Так осознавший себя юный будда – Майтрейя – стал Буддой-наблюдателем, первым буддой на Земле, который выбрал позицию “неделания”. И не потому, что был безразличен к людским горестям, а потому, что знал – так лучше. Те, кто умел разглядеть его истинную природу, прозвали его Молчаливым Буддой – из него по-прежнему тяжело было вытянуть хоть слово. А если и вытянешь, то не всегда приличное.

– Афоня, ты что это засиделся, уснул, что ли? Вставай, братишка, пошли! – окликнул его Антон.

Домой возвращались, когда стало темно. Шел снег. Обледенелый деревянный “тротуар” покрылся белым ковром и стал еще более опасным. Дети держались друг за друга, скользили, смеялись, пока Антон не поскользнулся, и все трое угодили в сугроб.

Вставать не хотелось. Они лежали на снегу, и сверху тоже падал снег, все было белое, тихое. Афанасий закрыл глаза, на веки опускались белые хлопья, и постепенно он стал ощущать их тяжесть.

Антон увидел, как над сугробом вьется еле заметная дымка.

– Как ты думаешь, Полина, что это? “Это провожает нас князь Ордынцев, – хотел сказать Афанасий. – Знает Ордынцев, что завтра Параллельный мир № 42 перестанет существовать. Нас всех увезут отсюда.

Хорошо бы вычеркнуть из жизни завтрашний день, не видеть никогда или хотя бы не помнить лицо Полины в окне маленького с облупившейся по бокам голубой краской автобуса. И как Антон оттолкнет учительницу, хлопотливо застегивающую ему пальто перед тем, как посадить все в тот же автобус, и шепчущую ему на ухо: “Пока ничего неизвестно, вы должны верить…”.

Мы уедем, полигон занесет снегами, потом дожди и ветры сотрут следы его существования. Только редкие в этих местах геологи, натыкаясь на странные разрушенные постройки, будут чесать языки насчет древней арийской цивилизации, от которой не осталось ничего, кроме заросших бурьяном бункеров. И еще будут ходить совсем уж неправдоподобные слухи о назойливом привидении, измученном ностальгией по человеческому обществу”.

Но Афанасий, как всегда, промолчал.

– Я знаю, что это за дымка, – ответила Полина. – Это поднялся из какой-то берлоги звериный Ведогонь.

– Какой еще Ведогонь?

– У всякого зверя свой Ведогонь. Звери засыпают – караулят их Ведогони.

Караулить скучно и зябко. От нечего делать дерутся. Беда: не осилишь, кончит свой век Ведогонь – и зверь сочтет во сне звериные дни1.

– А у людей так бывает? – спросил Афанасий.

– Счастливый, кто родился в сорочке, – у того тоже есть свой Ведогонь. Вот ты, Афанасий, – счастливый. Засыпаешь ночью, а он выходит мышью, бродит по свету. И куда только не зайдет – на какие горы, под какие звезды! Погуляет, всего наглядится – и вернется к тебе. А ты видишь сны. Это все Ведогонь насказал и напел.