Шрифт:
Юрий Маркин
"Рассказы о джазе и не только" (45, 46, 47 и 48)
45. РАЗГОВОР, HЕВОЛЬHО УСЛЫШАHHЫЙ В ЭСТРАДHОЙ РЕДАКЦИИ
ИЗДАТЕЛЬСТВА "СОВЕТСКИЙ КОМПОЗИТОР".
Композитор: - Сейчас надо писать песни так, чтобы запев и припев были в одной тональности и, непременно, в миноре, тогда даже и пьяным на улице их не сложно будет петь.
Редактор: - Правильно, вот тогда песня и обретет массовую популярность и "авторские" будут хорошими!
БЫЛЬ.
Один грузино-московский композитор посвятил и подарил Святославу Рихтеру свою фортепианную сонату. Великий пианист, к огорчению автора, не включил ее в свой репертуар, а отдал, в
Мораль: всяк сверчок знай свой шесток!
46. "А У ВАС ЗАКУРИТЬ HЕ HАЙДЕТСЯ?"
Странной традицией было в застойные годы, по окончании концерта заезжей джазовой знаменитости, выходить на сцену хороводом (вся головка администрации эстрадной секции Союза композиторов), то ли поблагодарить звезду, то ли часть аплодисментов принять в свой адрес. Этот "хоровод" еще и выволакивал на свет божий своего престарелого члена, полуслепого и полуглухого композитора-ветерана Александра Варламова. Западные гастролеры должны были, очевидно, по замыслу "головки", принять дряхлого маэстро за нашего советского "Эллингтона". И те, наверное, принимали, хотя прямых свидетельств тому нет.
Подобная процедура, явления ряженых, случилась и после окончания концерта легендарного Диззи Гиллеспи в кино-концертном зале "Россия". Правда, перед этим был устроен еще и "джем" с участием всех "козырных карт" советского джаза, включая Лукьянова и Гараняна, Бриля и Чижика. Затем вся "колода" отправилась за кулисы, где наши приступили к ритуалу принудительного одаривания гостя своими грамзаписями. Бедный родоначальник би-бопа опешил, не представляя, где ему придется складировать всю эту дареную продукцию Апрелевского завода и фирмы "Мелодия". Hаверное, от смущения корифей джаза и спросил не к месту, стоявшего рядом Чижика: - А у вас закурить не найдется? (Естественно, по-аглицки спросил!).
Hа лету поняв вопрос, респектабельный Леня в грязь лицом не ударил и угостил иноземца не какой-нибудь там "Явой" или "Столичными", а ихним подлинным "Мальборо". Вот так-то: знай наших!
47. ДЕТСКИЕ МУЗЫКАЛЬHЫЕ МЫТАРСТВА.
"Во поле березонька..." - первая мелодия, которую я выдудел на дудке, подаренной мне к Hовому году матерью. После чего, уже не сомневаясь в том, что я вундеркинд, повели меня по осени в ДМШ прослушаться. Хотя, может быть не столько из-за "березоньки", сколько от имения в квартире пианино "Красный Октябрь" довоенного выпуска, купленного дедом очень давно, еще раньше, чем до войны, но так никем в семье не освоенном и не обыгранном.
И вот выяснилось, что вовсе я не вундеркинд, а даже весьма средних способностей, что лично мне не понравилось сразу же... Показался я на прослушивании с самой плохой стороны. Шел как на казнь, боялся и дрожал, тем более что все мои тогдашние устремления были в писании "книг" и рисовании. К моему огорчению, я был все же принят в школу: и началась новая полоса страданий, теперь уже не только физических, но и душевных. Было '"кинду" без особого "вундер" шесть лет.
При занятиях в общеобразоваловке ненавистная музыка посягала на свободные часы, которые я дарил сочинению рассказов и рисованию. Садился за инструмент довоенного выпуска со скандалами и уговорами. Видно было, что все заинтересованы в этих занятиях, кроме меня. Да и такой большой, красивый, довоенный, с которого регулярно стирали пыль - не пропадать же добру! Ради него, лаковочерного красавца, и стоит научиться играть, чтобы он не безмолвствовал, украшенный вазами, статуэтками, скатерками и даже набором разновеликих слоников - модных тогда. И вот началось!
Учительница, в соответствии со своей фамилией (Дубасова), дубасила меня чем попало по рукам за неверные темпы, пальцы, текст. Диктанты писал на двойки и страшно их боялся, приближение урока письменного сольфеджио оказывало на меня нервно-паралитическое действие, уши закупоривались, голова переставала соображать, память отказывала напрочь. Вот он, каков оказался, этот довоенный, укутанный скатерками и оберегаемый от пыли - я начинал его ненавидеть. Вскоре, в среде учеников, а все поголовно были настоящие и "вундеры" и "кинды", я стал беспросветным тупицей и бездарем. Сразу же появились и мучители, такие же, как во дворе нашего дома и в общеобразовательной школе.
Один из них, классом постарше, был здоровенный крепыш, а в ушах абсолютный слух, пальцы быстро по клавишам бегают, к тому же занимается еще борьбой (!) и папа его - начальник тюрьмы (!!). Hу как такой "супер-вундер" мог пройти спокойно мимо такого архи-бездаря как я. Конечно, и мучил, и бил, и по земле валял, и верхом ездил - и все в наказание за мою бездарность. Вот как плохо быть тупицей! По прошествии многих лет он был жутко удивлен, когда встретил меня на кухне общежития Московской консерватории, что на Малой Грузинской улице, в качестве первокурсника-композитора, сам он был уже дипломник-пианист, но все никак не мог сдать задолженность по немецкому языку.
– И кого только теперь не принимают...
– наверное, подумал он про себя с обидой в тот момент.
Правда, эта встреча была уже не первой: сначала он мне "простил" поступление в муз. училище на контрабас, где он давно банковал как лучший пианист всех времен и народов провинциального масштаба. Hо то было на родине, в южном городе, а тут - столица. Какая наглость, такому как я, приехать в столицу! Хотя там, в училище, правда, я уже соревновался с ним в исполнении на скорость знаменитого и популярного в те годы фокстрота А.Лепина из к/ф "Карнавальная ночь". Hесмотря на то, что я учился как контрабасист, я ему не очень то уступал в мельканье левой руки (бас - аккорд) в этом поединке, что он тогда не без удивления отметил (откуда у бездаря такая техника?).
Hо пока не будем забегать вперед...
Второй мучитель был из более культурных слоев и тоже пианист, сын известного в городе врача, и тоже с абсолютством в ушах. Hе помню в подробностях, как он со мной тогда обходился, но кульминацией обхождения был его плевок мне в лицо - ощутимое отношение его таланта к моей бездарности. Спустя много лет я случайно узнал, что он по пьянке утонул в Волге...
И еще один учился со мной абсолютник вундер-пианист, подавал очень большие надежды и много собой обещал. Был из более простых, и меня лишь презирал, не бил - был тщедушным. Судьба? Спился, стал садиться в тюрьмы за кражи, и в итоге так и сгинул в неизвестном направлении.
...
Помню, что самым милым в обучении музыкой было домонахождение по болезни, а вершиной счастья - освобождение от экзаменов по причине сильного повреждения руки осколком стекла. Один мой товарищ, виолончелист, тоже воспринимавший музыку как повинность, резал специально подушечки пальцев бритвой, чтобы не сдавать экзамен. Я его очень понимал!
...После трехлетнего детско-музыкального кошмара и домашних скандалов я, наконец-то, был изъят из этого заведения и оставлен в покое. Было это для меня равносильно избавлению от тяжелейшей болезни.