Рассказы об античном театре
Шрифт:
Геракл, прошагавший огромное расстояние, совершивший немало добрых дел, к тому же ничего не ведавший о несчастьях в доме Адмета, – был зверски голоден. Потому и набросился на угощения с животной яростью. Пищу он поглощал с веселыми шутками-прибаутками. Зрителям порой становилось даже неловко за своего любимца, и как-то мучительно-любопытно было увидеть, как поведет он себя, когда перед ним раскроются все семейные обстоятельства друга. Или он ничего не узнает? Да нет. Он не сможет удалиться, не заподозрив неладного. Хотя… После беспредельно-сытного обеда Геракл погрузится в сон, а когда проснется – хозяин
Зачем и для чего Геракл оказался здесь именно в этот день? Зачем так придумано драматургом?
Геракл не успел еще отойти ко сну, как слуги Адмета проговорились, чем опечален царский дворец.
И тогда Геракл взбеленился. Как? Допустить погребение женщины, которая пожелала спасти такого же чудного своего супруга? Да ни за что! А смерть… Сейчас он встретит ее! Он ей покажет!
Уверенный в собственной силе, которая не подводила его ни в одном сражении, Геракл подстерег явившуюся за поживой костлявую смерть и силой заставил ее отступиться от своего подлого намерения. Алкестиде предстояло жить дальше. Радость, мир, любовь и спокойствие снова воцарялись в доме заслужившего того царя Адмета.
Удивленные таким неожиданным исходом, очарованные всем увиденным, – зрители могли, наконец, смахнуть свои слезы. Слезы облегчения.
Это мужчины. А женщины… Они по-прежнему не скрывали слез.
Никто из афинских зрителей, пожалуй, так и не «раскусил» в тот день тайную «алгебру» увиденной драмы. Всех покорила ее необычная жизненная наполненность, настоящая правда. Афинянам казалось, будто они заглянули в чужую жизнь, окунулись в нее с головою. И Адмет, и Алкестида, жившие очень давно, и даже Геракл, спустившийся с высокого неба, – все побывали здесь, вот на этой орхестре, на этой широкой сцене. Все оказались простыми, до боли знакомыми, хорошими людьми, лишь попавшими в безвыходную ситуацию. Но им повезло…
А ведь на самом деле мастером слова был найден необычный выход, вылившийся в прием dеus ex machina…
Это был многообещающий прием, не новый, но попавший в очень искусные руки. Он сделался привычным и даже излюбленным для всего творчества Еврипида, довольно часто ставившего своих героев в крайне безвыходные ситуации.
Этот прием, эта скрытая пружина сработает у него и в следующей, известной нам драме, в «Медее», также дошедшей до наших дней.
Месть Медеи
Трагедия «Медея» была поставлена в 431 году до н. э. Сюжет ее был опять же почерпнут из мифа об аргонавтах.
Когда Ясон, лишенный наследственных прав в результате козней своего дядюшки Пелия, потребовал возвращения ему законного престола, – то Пелий без промедления отправил его за золотым руном, то есть – за шкурой золотого барана, висевшей в саду у колхидского царя Ээта. Пелий надеялся, что племянник ни в коем случае не возвратится из опаснейшего путешествия. Однако Ясон, собрав героев со всей Эллады, соорудил вместе с ними судно «Арго» и добрался-таки до дворца Ээта!
Ээт, в свою очередь, тоже оказался не лыком шитым. Он вроде бы согласился уступить пришельцу золотое руно, но в обмен потребовал исполнить труднейшие поручения, которые действительно грозили Ясону гибелью.
Избежать герою опасностей помогла увидевшая его дочь Ээта, царевна Медея, опытнейшая волшебница. Влюбившись в Ясона с первого взгляда, девушка научила его, как безопасно можно запрячь огнедышащих быков, вспахать на них поле. При этом не только остаться в живых, но и увезти с собой золотое руно.
Конечно, благодарный Ясон, удирая со спутниками, прихватил с собой и влюбленную в него красавицу. Без ее помощи, надо полагать, ему не удалось бы ускользнуть от погони, тут же высланной разгневанным колхидским царем.
Спасая возлюбленного, Медея не пощадила даже родного брата Апсирта, которого, на всякий случай, прихватила с собой на судно. Умертвив несчастного малыша, она бросила безжизненное тельце в волны на глазах настигавших «Арго» преследователей. Опечаленный, Ээт вынужден был остановить свои корабли ради похорон наследника. Похитителям между тем удалось исчезнуть в синих морских просторах.
Немало пользы Ясону принесла Медея и в родном ему Иолке, став законной супругой героя. Коварной хитростью, руками его собственных дочерей, уже говорилось, волшебница уничтожила старого Пелия, о чем трактовалось в недошедшей до нас трагедии Еврипида под названием «Пелиады», которую афиняне увидели в 455 году до н. э. и, наверняка, запомнили навсегда.
Казалось бы, смерть царя освободила полис Иолк от хищного узурпатора. Ничто не мешало Ясону царствовать. Однако жители, возмущенные бесчеловечностью чужестранки, проявленной с их правителем, изгнали ее, а вместе с ней и самого претендента на царский престол. Беглецы отыскали себе приют в соседнем Коринфе. Вот тут-то и начинается действие трагедии, которую афиняне пришли смотреть уже в 431 году.
Перед глазами зрителей разворачивалась страшная драма. Оказавшись в новых условиях, непривычных для него, очутившись в чужой стране, где его также укоряли за чужестранку супругу, к тому же волшебницу, – Ясон резко переменил свое отношение к Медее. Разлюбив ее, он решил жениться на юной Главке, дочери коринфского царя Креонта.
Конечно, Медея своевременно учуяла недоброе, и это вызвало тревогу в головах ее слуг, превосходно знавших решительный, почти дикий характер своей госпожи. Со скоростью молнии тревога распространилась по городу, дошла до царского престола. Обеспокоенный, царь Креонт лично навещает опасную иностранку. Важный, выхоленный, в окружении стражи, гремящей оружием, он требует, чтобы нежеланная гостья незамедлительно оставила Коринф, его столичный город. Медея покорно выражает согласие. Прикинувшись беспомощной под ударами судьбы, она все же вымаливает себе день для сборов в опаснейшую дорогу. Причем – неизвестную.
Да, коринфский царь оказывается неспособным проникнуть в глубины замыслов колхидской волшебницы. Впрочем, он и не подозревает чего-то страшного для себя.
Ни о чем подобном не задумывается и оказавшийся в гостях в Коринфе престарелый афинский царь Эгей. В беседе с опальной красавицей он лишь выплескивает свою затаенную печаль: у него нету собственных детей; нет и законного наследника. Эгею неведомо, что своими заботами он наталкивает Медею на новые затеи. Ухватившись за открывшуюся возможность, волшебница выговаривает у царственного гостя право на пристанище в его государстве.