Рассказы охотника
Шрифт:
— А где же остальные? — спросил я.
— Нкоси! — ответил он. — Нкоси! Остальные удрали. Только я отвернулся, они ушли, кроме вот Каптейна, он чесал спину о дерево.
— Значит, ты захрапел и упустил волов, негодник, — закричал я в раздражении. Не очень-то приятно застрять этак на неделю в местах, которые лихорадка превратила в ловушку, да еще, к тому же, день и ночь гоняться за волами! — Иди сейчас же за ними, и ты тоже, Том. Да не вздумайте возвращаться без волов! Они, верно, отправились домой, в Мидделбург, и, чего доброго, отошли миль [8] на двенадцать. Так что без разговоров! Ступайте оба!
8
Миля — около 1609 м.
Погонщик Том выругался и отпустил пареньку здоровую затрещину, вполне, разумеется, им заслуженную. Затем они привязали старого Каптейна за поводья к дышлу и, взяв ассегаи и палки, двинулись в путь. Я не прочь был бы
9
Ярд — 91,4 см.
10
Фут — около 30,5 см.
Но вдруг Каптейн встревожился. Сначала он засопел, потом встал и снова засопел. Я не мог понять, в чем дело, и как дурак спрыгнул с фургона, чтобы оглядеться вокруг: я решил, что наконец возвращаются пропавшие волы.
Уже в следующее мгновение я пожалел о своем поступке: раздался рев, что-то желтое промелькнуло передо мной и обрушилось на бедного Каптейна. Послышался предсмертный хрип вола и хруст шейных позвонков несчастного животного, сокрушаемых зубами льва. Тут я понял, что произошло. «Ружье в фургоне», — молнией сверкнуло у меня в голове. Я повернулся и бросился за ним. Став одной ногой на переднее колесо, я поднялся, чтобы влезть в фургон, но тут же замер, словно окаменев: прямо за собой я услышал дыхание льва, и в следующий миг зверь прикоснулся ко мне, как я вот сейчас прикасаюсь к столу. Я чувствовал, что лев обнюхивает мою левую ногу, болтающуюся в воздухе.
Клянусь, это было странное чувство. Не припомню, чтобы я испытывал такое прежде. Я не смел пошевелиться, хотя дело шло о моей жизни. Но самое удивительное, что моя левая нога обрела самостоятельность и я потерял над ней власть; у нее появилось неодолимое стремление брыкаться. Так иногда истеричному человеку хочется смеяться, и тем более неудержимо, чем торжественнее обстановка вокруг. Между тем лев медленно обнюхивал мою ногу, водя носом от лодыжки вверх к бедру. Я подумал, что вот сейчас он в нее вцепится, но лев поступил иначе. Он негромко рыкнул и вернулся к волу. Чуть повернув голову, я его увидел. Вероятно, это был самый большой из виденных мною львов, а видел я их немало. И еще у него была особая примета — огромная черная грива. А зубы! Но на зубы вы можете полюбоваться сами. Порядочные, а? Это было великолепное животное, и, лежа на передке фургона, я подумал, что такой лев украсил бы любой зверинец. А он тем временем стоял над тушей бедного Каптейна и свежевал ее не хуже мясника. Я так и не решался пошевелиться, потому что лев то и дело поднимал голову и следил за мной, не переставая облизывать окровавленные куски мяса. Растерзав Каптейна, он раскрыл пасть и зарычал. Скажу без преувеличения, что от этого рыка дрогнул фургон. Тотчас же послышалось ответное рычание. «Боже мой! — пронеслось у меня в голове. — Да тут еще и супруга!»
Не успел я так подумать, как увидел при свете луны львицу, которая приближалась по высокой траве огромными прыжками, а за ней трусили двое львят, каждый величиной с мастифа. [11] Львица остановилась в нескольких футах от моей головы; она стала хлестать хвостом по бокам, уставившись на меня своими желтыми глазами. Я подумал, что мне конец. Но тут она отвернулась и принялась закусывать бедным Каптейном; ее примеру последовали и львята. Все четверо находились футах в восьми от меня. Они рычали и ссорились, рвали и терзали когтями мясо вола и разгрызали зубами кости. Я лежал, трясясь от страха и обливаясь холодным потом, и чувствовал себя, как Даниил, [12] брошенный к львам.
11
Мастиф — порода
12
По библейскому преданию, пророк Даниил был приговорен к смерти и брошен на растерзание львам.
Между тем львята наелись досыта и начали расхаживать кругом. Один подошел к фургону сзади и принялся теребить свисавшую тушу антилопы импала. Другой направился ко мне и стал, играючи, обнюхивать мою ногу. Скоро, впрочем, этого показалось ему мало. Приметив, что у меня задралась штанина, он вздумал полизать мою кожу своим шершавым языком. Видно, это ему нравилось, он лизал все настойчивее, все с большим упоением и притом громко мурлыкал. Тут я решил, что теперь и вправду мне конец: вот-вот его язык, как наждак, сдерет мне кожу — слава еще Богу, что она у меня дубленая, — и львенок почувствует вкус крови. Тогда у меня не останется ни малейшей надежды на спасение. Так я лежал, припоминая свои грехи, возносил молитвы Всевышнему и думал, что жизнь все-таки чертовски прекрасная штука.
Вдруг раздался треск кустарника, крики, свист — и передо мной появились оба слуги с волами. Потом выяснилось, что волы так и брели стадом, все вместе. Львы, как один, подняли головы, прислушались и… исчезли, сделав огромный беззвучный прыжок куда- то в сторону. А я потерял сознание.
В ту ночь львы больше не возвращались, и к утру мои нервы успокоились. Но мысль о том, что я перенес от лап, то есть, простите, носов этих четырех зверей, и об участи вола Каптейна, заднего в упряжке, приводила меня в ярость, Великолепный вол! Я очень любил его! Я так взбеленился, что как дурак решил атаковать львиное семейство. Подобный поступок пристал бы только зеленому новичку, впервые ступившему на охотничью тропу. И все же я поступил именно так. После завтрака я натер маслом ногу, сильно болевшую от прикосновений языка львенка, кликнул погонщика Тома (которому эта затея явно не нравилась), взял обычное гладкоствольное ружье двенадцатого калибра и отправился в поход. Это было мое первое оружие, заряжающееся не с дула, а с казенной части. Бой у гладкоствольного ружья очень хороший. По опыту я знал, что пуля из такого ружья разит льва не хуже, чем пуля из нарезного оружия. Лев не очень живуч, и прикончить его нетрудно — только попасть бы. Убить антилопу куда сложнее.
Итак, я отправился на охоту. В первую очередь следовало выяснить, где находятся звери днем. Ярдах в трехстах от фургона вздымалась высотка, поросшая, словно в парке, свободно разбросанными деревцами мимозы. Дальше тянулась открытая равнина, опускавшаяся к высохшему озерцу. Оно занимало около акра [13] и было покрыто камышом, сухим и пожелтевшим. За озерцом начинался намытый водой глубокий овраг, заросший частым кустарником, над которым возносилось несколько больших деревьев, не помню уже, какой породы.
13
Акр — 0,4 га.
Мне сразу пришло в голову, что именно здесь я могу повидаться с моими приятелями, ибо лев больше всего любит лежать в зарослях. Это позволяет ему вести наблюдение за окружающим, а самому оставаться невидимым. Я отправился к озерцу на разведку. Не успел я обойти его и наполовину, как обнаружил остатки антилопы гну. Она была убита не менее трех-четырех дней назад. Львы сожрали только часть ее. По этому признаку, да и по некоторым другим, я определил, что если львы и не побывали здесь сегодня, то, во всяком случае, проводят тут немало времени, А если они и сейчас в зарослях, как выманить их оттуда? Ведь никому, кто не собирался немедленно покончить счеты с жизнью, не придет в голову лезть к ним в лапы. Довольно сильный ветер дул со стороны фургона через покрытое камышами озерцо к поросшему кустарником оврагу. Это и навело меня на мысль поджечь камыши, которые, как я уже, кажется, говорил, почти высохли. Том начал поджигать траву спичками слева, я справа. Но у корней камыши оставались еще зелеными, и нам не удалось бы поджечь их, если бы не ветер, а он задувал все сильнее по мере того, как поднималось солнце. Ветер буквально вгонял пламя в камыши. Мы провозились с полчаса, пока наконец камыши не занялись. Огонь стал распространяться широким веером. Я поспешил на противоположный берег озерца, чтобы там дождаться львов. Встал на совершенно открытом месте — в точности так, как сегодня во время охоты на вальдшнепов в рощице. Тогда это было довольно рискованно, но в те времена я был так уверен в своей меткости, что не боялся. Едва я занял позицию, как услышал треск, — сквозь камыши продиралось какое-то животное. «Вот он!» — сказал я себе. Животное приближалось. Я уже видел ею желтоватую шкуру и приготовился к бою, но тут вместо льва из камышей выскочила великолепная антилопа импала, укрывавшаяся в озерце. Она доверчиво обосновалась рядом со львами, словно лань из библейскою пророчества. Впрочем, я подозреваю, что даже в таких густых камышах она старалась держаться подальше от хищников.
Я пропустил импалу, вихрем промелькнувшую мимо меня, и продолжал пристально вглядываться в камыши. Пламя теперь бушевало, как в топке. Оно бесновалось и ревело, пожирая камыши. Огненные искры взлетали футов на двадцать, а то и выше. Раскаленный воздух плясал, причудливыми струями поднимаясь вверх. Однако от полузеленых камышей шел густой дым, валом катившийся в мою сторону. Ветер прижимал его к земле. И вдруг сквозь треск и гул огня я услышал рев потревоженного льва, потом другого, третьего… Значит, львы и вправду были дома.