Рассказы разных лет
Шрифт:
Фронт продвигался на запад. Разбитые под Карачевым, немцы отходили. В госпитале шла напряженная работа. Работали сменами, засыпая у столов, ложась на какие-нибудь полтора часа в сутки. Раненых было так много, что не хватало ни персонала, ни транспорта.
Врачи ходили с красными, натруженными глазами, обведенными глубокой синевой. Младший хирург Стаханова, подойдя к окну за йодом, облокотилась на подоконник и как-то незаметно для себя сразу же погрузилась в глубокий сон.
В эти напряженные дни хирург получил одно за другим пять писем от своей семьи. Он вскрыл только последнее и, глянув на концовку: «Все здоровы и обнимаем дорогого папу», — спрятал пачку в карман и поспешно направился в операционную.
Вскоре в госпиталь на смену заболевшему замполиту Максименко прибыл из политотдела армии подполковник Кандыба, пожилой, немного угрюмый, сильно хромавший на правую ногу человек.
Хирург узнал об этом позже, когда стихло напряжение боев и волна раненых спала. Встретились они утром на санлетучке и почему-то не понравились друг другу. Хирургу подполковник не понравился потому, что деликатный Степанов, привыкший на гражданской службе к вежливому обращению, был очень удивлен, когда Кандыба после короткого приветствия довольно грубовато сказал:
— Что это у вас там, доктор, люди распустились? Ходят по двору в белых халатах. Дисциплины никакой! Отвечать не умеют. Вообще, не военный госпиталь, а какая-то больница.
Хирург внимательно поглядел на подполковника и не спеша сказал:
— Да, вы правы. Почти весь коллектив этого госпиталя состоит из работников Первой киевской поликлиники, и в смысле военном они очень плохи, не строевики, зато в лечебном отношении, — голос его прозвучал твердо, — второй такой трудно найти. И именно в этом их основная ценность.
Подполковнику же хирург не понравился потому, что старый конармеец, участник знаменитых буденновских походов на Деникина, Врангеля и белополяков, кубанский казак Иван Акимович Кандыба, будучи отличным строевиком, примерным служакой, не терпел в армии все то, что хоть отчасти напоминало ему непорядок.
«И в армии жить надо по уставу! Устав, брат, еще со времен покойного Петра Великого для воина установлен. В нем вся наша жизнь до одной минуты расписана», — любил говорить бравый Кандыба, когда, еще в чине капитана, командовал эскадроном конного полка.
«Так ведь, Иван Акимыч, тот же самый император тоже очень неплохо выразился однажды: «…не держаться устава, яко слепой — стены», — как-то в разговоре процитировал Петра Первого командир полка.
Кандыба промолчал, но, придя домой, достал из старого, окованного по краям медными полосками сундучка, странствовавшего с ним еще по царским казармам, книгу «Жизнеописание деятельности, подвигов и царствования Великого Императора Петра Алексеевича». Открыв ее, он только к ночи нашел процитированное командиром волка высказывание царя.
Кандыба дважды перечел это место и затем шепотом повторил его: «Яко слепой — стены!»
С тех пор он значительно реже ссылался на уставы времен Петра, хотя уважение к преобразователю России от этой размолвки ничуть не уменьшилось в бравом капитане.
В знаменитом сундучке кофейно-зеленого цвета Кандыба, по старой казачьей привычке, хранил фотографии родных, полфунта чаю, пять сухарей, сахар, две коробки мясных консервов, папиросы, мыло и пару белья. Внизу же, на самом дне, лежали его любимые книги. Помимо жизнеописания Петра, здесь были «Походы Суворова», «История Отечественной войны», «Биография Ленина», сильно затрепанная книга «Первая Конная» и песенник.
Через день подполковник и хирург снова встретились в столовой. Входивший замполит услышал, как хирург что-то рассказывал, мягко иронизируя над собой:
— Это было в первые же дни финской войны. Представьте себе меня, сугубо штатского человека, никогда не только не стрелявшего из ружья, но даже и не державшего его в руках, и вдруг… в военной форме, с кобурой на поясе, с одной шпалой на воротнике, в тесной шинели и непомерно больших сапогах. Приехал я в Ленинград. Военных вокруг масса, а я даже в званиях не разбираюсь: кто лейтенант, кто полковник? Знаю только, что мне надо идти к коменданту представиться и разыскать свою часть.
Выглянул утром из окна номера. Батюшки! Сырость, что-то капает, холодно, туман, а у меня ноги простужены. Как быть? Попробовал я на сапоги надеть калоши, а они не лезут. Ведь сапоги казенные, а калоши мои мирного времени, в которых я в клинику хаживал. Взял зонтик, раскрыл его и вышел на Невский проспект. Иду по улице и радуюсь, что хоть сверху не капает.
Перехожу улицу и удивляюсь, что народ на меня оглядывается, хмыкают, улыбаются, кто-то даже остановился. Я решил, что это какой-нибудь знакомый, и тоже очень вежливо улыбнулся ему.
Прошел немного, вдруг подходит ко мне какой-то военный с тремя шпалами и, взяв под козырек, спрашивает:
— Вы кто, товарищ, будете?
— Павел Семенович Степанов. А вы кто? — интересуюсь я.
— Комендантский подполковник Старцев. Но я не имя и фамилию ваши спрашиваю, а воинское звание и должность.
— Ага! — отвечаю я. — Я доктор, из Киева, военврач, кажется, третьего ранга.
— А это что? — указывает он на зонтик.
— Это… это дождевой зонтик.
Посмотрел на меня подполковник не столько строго, сколько удивленно и говорит:
— И давно вы на военной службе?
— Уже третий день!
— Собственно, на губу вас полагается послать. — И видя, что я не понимаю, добавляет: — На гауптвахту, под арест суток на восемь, ну да ладно! Закройте свой зонтик, доктор, и быстренько отнесите его обратно, да смотрите! — И не договорив, он вдруг махнул рукой, рассмеялся и ушел.
Так началась моя военная карьера.