РАССКАЗЫ СУДМЕДЭКСПЕРТА
Шрифт:
"Поповцев! Сапог сюда давай!" Солдат нехотя протягивает сапог. Будь на месте Зылкова гражданский фельдшер, то точно бы в момент потерял сознание. Но прапорщик Зылков вояка бывалый. Он подносит солдатский сапог к самому носу и звучно нюхает его нутро. Потом закатывает глаза, словно дегустатор, пытающийся оценить букет редкого вина. Всё же ароматы из солдатского сапога, похоже не слишком приятные — выражение лица прапора из нейтрально-злобного становится агерссивно-маниакальным.
"Табак, гнида, насыпал! Так и знал, оттого и пальцы рыжие! Ты кому, гад, косить вздумал?! Ты мне, самому прапорщику Зылкову косить, вздумал!!! Фельдшера Зылкова не проведёшь!" С этими словами Зылков расстелил газету и основательно протряс над ней сапоги, а затем протрусил портянки. На газетку упало несколько табачинок, если судить по размерам и форме, то скорее всего от дешёвых сигарет без фильтра. Причина раздражения ясна — артефициальный [76]
76
Искусственный
Уж если вспоминать «косарей-ботаников», то мимо этого случая никак не пройти. А произошёл он всего в ста шагах от главной сцены действия — клиники Военно-полевой терапии, в стенах родной академии, в автороте. Служил там солдат Гогабелидзе. Уже по фамилии ясно, откуда он — из Грузии. Видать плохо было субтропическому юноше в северном городе, вот он и заболел.
Заболел обычно — пожаловался старшине на слабость, кашель, жар, боль везде и понос. Вид же у бойца тоже обычный — абсолютно нормальный. Но старшина был гуманный человек — дал солдатику наставление, что если не положат, то по возвращению от доктора получит Гогабелидзе три наряда "за закос", и с такой дополнительной мотивацией и установкой на болезнь, послал бойца в медпункт. В поликлинике академии для солдат был свой врач, который мало чего лечил, а распихивал бойцов сразу по профильным клиникам — вот халява и для врача, и для солдат! От роты до Академической поликлиники ходу минуты две. Солдат козырнул и пошёл туда бодрым шагом. Только не дошёл — тормознул его академический патруль.
Нет с формой одежды у рядового Гогабелидзе был полный порядок, всё по уставу. И честь он отдал как положено, а вот строевым у него не получилось — зашатался. А ведь строевая подготовка у него в полном порядке — как и положено молодому уж плаца натоптал порядочно, а тут чего-то оплошал. Патруля такое очень смутило, уж не пьян ли солдат? "Стоять! Рядовой, ко мне!" Точно пьяный. Бухой в стельку — едва на ногах стоит! Пока патруль пытался выяснить, с какого солдат подразделения, то рядового Гогабелидзе развезло похуже, чем на самых длинных грузинских пьянках, когда по три дня из-за стола не вставал… Грузин зычно икнул, бухнулся на четвереньки перед лицом изумлённого патруля, а потом бубня чего-то несуразное, пополз раком офицеру под ноги. Офицер отскочил и истеричным фальцетом приказал патрульным солдатам подобрать это безобразие с асфальта. Бойца подняли. Офицер потрепал по щекам вяло свесившуюся голову — в ответ лишь несуразное мычание.
Расстегнули хэбэшку, достали документы. Наш, боец, академический. Такого в гарнизонную комендатуру сдавать нельзя — пятно на Академию, потом получишь втык от начальства… Потащили солдатика назад в роту, благо рядом, где и сдали отключившееся тело тому же гуманному старшине с диагнозом "острая алкогольная интоксикация". Почему с диагнозом? Во первых боец же в поликлинику шёл. А во-вторых потому, что начальник патруля был офицером медицинской службы, да не каким-нибудь, а настоящим терапевтом! Готовился по выпуску из своего Первого офицерского факультета принять под свою полную ответственность терапевтическое отделение какого-нибудь госпиталя. Когда же этому светиле от терапии ротный старшина с незаконченным средне-техническим образованием заявил, что "мой боец вовсе не пьян, плохо ему!", то офицер-терапевт не растерялся — чуть-чуть подправил диагноз с «упился» на "таблеток наглотался". Ведь алкоголем-то от Гогабелидзе действительно не пахло! Правда, если таблеток нажрался (для кайфа, разумеется), то всё равно дело серьёзней простой пьянки. Хочешь, не хочешь, а таких по инструкции положено в токсикологический стационар помещать, хоть даже и на пару дней. А тут сотня метров до самого, что ни есть профильного заведения — клиники ВПТ, [77] где как раз всякие отравления лечат! Ну-ка ребята, подхватили тело и прямо на одеяле бегом его до торца вон того
77
Военно-Полевая терапия, наука о лечении токсических и радиационных поражений (в боевых условиях от химического или ядерного оружия)
При самом беглом осмотре стала понятна причина такой крайней слабости у бойца — крайне низкое кровяное давление! Нет, это предполагаемого диагноза "острая неизвестная интоксикация" не снимало, но давало чёткий ориентир, с чего начинать лечение. Чисто медикаментозной поддержки здесь недостаточно — надо резко увеличить объём циркулирующей крови — закачать в расширившиеся сосуды дополнительно литра два воды. А мож и много больше… Ну не совсем воды, а специальной изотонической среды, но быстро — давление-то продолжает катастрофически падать. Ещё чуть-чуть и мозгу конец. Тут одной венкой на руке не обойдёшься — надо подключичку ставить. Иголка
Пошла влага по венам, давление вроде растёт. Ещё чуть-чуть гемодеза, полиглюкина. Здоровые липкие молекулы всяких там пирролидонов да декстранов на себя яд берут из пазмы — не панацея, но делу помогает. Так, давление уже достаточно, чтоб почки опять мочу фильтровать начали — теперь салуретиков туда! Это так заумно кое-какие мочегонные называются, почки тоже начнут чистить организм от яда. Такое мочеотделение на форсажной тяге реаниматологи так и называют — "форсированный диурез". Впрочем при тенденции к падению давления это дело тонкое — выведешь из крови излишек жидкости, давление упадёт и почки опять перестанут работать. Нальёшь чересчур много воды — та пойдет сочиться в лёгкие, утопишь пациента… Вот и балансирует реаниматолог между крайностями, оттого, наверное, у этих врачей самая низкая продолжительность жизни. Ниже, чем у любых хирургов и уж куда ниже, чем у судмедэкспертов. Да ведь ещё и дрянью с наркозных аппаратов самим дышать приходится… Но главное — нервы!
Больших нервов стоило, чтоб наконец Гогабелидзе пришёл в сознание. Пока в сумеречное, но хоть какой-то контакт возможен. Словами на вопросы ещё не отвечает, но на «да» глаза прикрывает. Правда радоваться этому не приходится — пульс у паренька фуги Баха играть начал. То 25 ударов в минуту, то резко 200! Ой опять ниже тридцати, а вот уже 210, 230! На кардиомониторе зубцы электрокардиограммы сбились в угрожающий частокол. Не может быть — 245, 250! Фибрилляция!!! Всё, сердце можно сказать не бьётся — оно полностью «сорвалось» с ритма, и теперь его участки разрозненно дёргаются, вместо синхронизированной работы получается бесполезное трепетание. Кровь никуда не качается, через пять минут биологическая смерть мозга.
Такое чувство, что это не у больного, а у реаниматолога фибрилляция. Причём где-то в душе. Его лицо бледнеет и покрывается капельками пота. "Мать вашу, дефибриллятор сюда!" Даже забыл майор, что вокруг полковники. Привычная картинка, что так любят смаковать в кино — руки трут два бруска с ручками, чем-то похожих на штукатурные мастерки, только с проводами. Отключается записывающая аппаратура, контактный гель на кожу, для лучшей проводимости электричества. "Всем руки от кровати!!!" И бабах! Импульс в 300 джоулей через грудную клетку — та в дугу. И сразу ляп датчик на кожу. А пульса то нет! Ещё раз шарахнем, и снова датчик, да ещё для верности фонендоскоп на область сердца. Что, не слышно — а ты впопыхах трубочки в уши засунуть не забывай. Ничего, бывает. Ну чего там? Бум-м-м, бум, бум-бум… Не регулярно, но бьётся. Ура, товарищи!
Так, вернулись к тому, с чего начали — сердце опять исполняет нечто для фортепиано с оркестром. Ух какие паузы, ах какие гаммы… Дело минут, когда оно снова сорвётся в фибрилляцию. А с каждым новым разом использования электрошока, шансов запустить мотор всё меньше и меньше. Патанатомы не дадут соврать — порой на сердце такие сильные ожоги видны, что и не всякий мелкий инфарктишко с такой электротравмой сравнится.
Хватит время терять — начинаем лечить по серьёзному. Ларингоскоп в глотку, трубку в трахею, воздух в лёгкие погонит аппарат. Всё же легче, если придётся непрямой массаж сердца делать. А пока мы ему ногу полосонем — надо выйти на правую бедренную вену. Такие вот они, военно-полевые терапевты — хирургией не брезгуют. Теперь рентгенустановку сюда. Подкатили специальный рентген на колёсиках, где излучающая трубка висит на высокой поворачивающейся штанге. Из-за неё аппарат похож на длинношеего ящера юрского периода. Так, теперь через вену прямо во внутрь сердца заведём специальный зонд. Подадим ретгенконтраст, убедимся, что набалдашник зонда стоит внутри сердечной камеры в нужном месте. Это временный пейсмейкер — искусственный водитель ритма. Теперь ритм сердечных сокращений будет задавать электроника. Все надежды на неё…
Похоже, надежды на чудеса техники оправдались лишь частично. Несмотря на мощный «управляющий» сигнал прямо изнутри сердца, миокард всё равно то и дело сбивался с ритма, а пару раз снова влетал в фибрилляцию. Шарахать током, имея железяку внутри сердца, не хотелось, оба раза сердце запустилось само от сигналов пейсмейкера, когда силу его импульсов врубили на полную мощность. Однако пока сердечко фибриллировало, за больного дышал аппарат искусственной вентилляции, а вот качать кровь приходилось реаниматологу. Руки «бабочкой» складываются на грудине и раз-два-три-толчок, раз-два-три-толчок… С железкой внутри тонкостенной камеры сердца. Ребро вот треснуло… Слишком сильная тяга к жизни у реаниматолога. Лишь бы ожил, ребро простим…