Рассказы. Миры Роберта Хайнлайна. Том 24
Шрифт:
Выйдя из ванной, он снова увидел диск Ворот. Почему-то Боб считал, что теперь Ворота исчезнут. Но они остались. Боб осторожно, не прикасаясь к диску, обошел Ворота со всех сторон. Неужели они останутся навсегда? Ведь свое дело Ворота сделали, почему Диктор их не уберет?
Боб остановился перед диском, чувствуя своеобразное притяжение, сродни тому, что заставляет человека нырять с высокой скалы. Что произойдет, если он вернется в будущее? Что он там увидит?
Он вспомнил Арму. И ту, вторую девушку — как ее звали? Диктор, кажется, не сказал ему ее имя.
Но,
Через двадцать минут Боб пришел к выводу, что работу придется переписать от начала до конца. Избранная им первоначальная тема — приложение эмпирического метода к некоторым проблемам метафизики и найденные им для этого точные формулировки можно оставить, но теперь у него имеется масса нового материала, который нужно обработать и использовать.
Перечитывая рукопись, Боб только удивлялся, насколько ограниченным и догматичным он был. Как часто впадал он в грех декартезианства, подменяя верное мышление «правильным». Он начал набрасывать план нового варианта работы, но понял почти сразу, что ему придется столкнуться с двумя проблемами, еще решительно не проясняющимися в его сознании: проблемой единства личности и проблемой свободы выбора. Когда они все трое находились в этой комнате — кто из них был настоящее «эго», кто был настоящий Вилсон? И как получилось, что он не смог изменить ход событий, как ни старался?
Тут же он нашел простой до абсурда ответ на первый вопрос. Настоящим Вилсоном был он. «Я» есть «я», воспринимаемая истина. Ну, а те двое? Они тоже были уверены в подлинности своих собственных «я». Боб попытался сформулировать определение человеческого «я»: «я» — как последняя в данный момент точка на постоянно растущей в будущее линии памяти, составляющей сознание…
Нужно попробовать сформулировать математически. В вербальном языке слишком много семантических ловушек.
Зазвонил телефон.
Боб рассеяно поднял трубку.
— Да.
— Это ты, Боб?
— Да. А кто это?
— Как, ведь это я, Женевьева. Что с тобой сегодня, мой дорогой? Вот уже второй раз ты не узнаешь моего голоса.
Боб почувствовал, как в нем растет раздражение. Еще одна проблема — что ж, он покончит с ней немедленно.
— Послушай, Женевьева, — сказал он, не обращая внимания на жалобный тон девушки, — ведь я просил не беспокоить меня, когда я работаю. Пока.
— Ну, знаешь, из всех… Ты не имеешь права говорить со мной таким тоном, Боб Вилсон! Во-первых, сегодня ты не работал. Во-вторых, с чего ты взял, что можешь сначала чуть ли не руки целовать, а через два часа рычать как дикий зверь? Что-то мне не слишком улыбается такое замужество!
— Замужество? Откуда такая нелепая идея?
Несколько секунд трубка едва не развалилась от треска и шипения, потом катаклизм несколько утих. Тогда Боб счел возможным продолжить:
— Ну, ну, успокойся. Это ведь не «веселые девяностые», правда? Если молодой человек несколько раз пригласил девушку на танцы и в кино, это еще не значит, что он намерен жениться на ней.
Последовала короткая пауза.
— Значит, конец игры? — ответил наконец голос на другом конце провода. Голос был холоден и до такой степени сварлив, что Боб едва узнал его. — Ну погоди, я знаю, как поступать с такими, как ты! Женщина не настолько уж беззащитна в нашей стране!
— Тебе лучше знать, — свирепо ответствовал Боб. — Ты крутишься вокруг университета не первый год.
На другом конце бросили трубку.
Боб вытер пот со лба. Эта мадам вполне может наделать ему немало неприятностей, это он хорошо знал. Его предупреждали еще когда он только начал за ней ухаживать, но он был настолько уверен в том, что сам о себе позаботится! Раньше думать надо было, старина, но кто мог подумать, что она поведет дело так круто!
Он попытался вернуться к работе над дипломом, но не мог сосредоточиться. Последний срок — завтра, десять часов утра. Он посмотрел на часы — они стояли. Он поставил их по настольным — четверть пятого пополудни. Даже если он просидит всю ночь, работу переделать он не успеет.
Кроме того, еще Женевьева…
Опять зазвонил телефон. Боб не притронулся к трубке. Телефон не унимался, тогда он просто снял трубку. С ней он больше говорить не будет.
Он опять вспомнил Арму. Да, вот образец идеальной женщины… Он подошел к окну и посмотрел вниз, на шумную пыльную улицу. Почти неосознанно, он сравнил ее с безмятежным зеленым пейзажем, которым он любовался с балкона во время завтрака с Диктором. А это что? Вшивый мир и вшивый народишко!
Мозг Боба внезапно пронзили отчаянная мысль. Ворота все еще открыты. Ворота все еще открыты!! Так ли уж опасен Диктор? Он сам себе хозяин. Вернуться в будущее и попробовать все сначала — ведь он ничего не теряет, в конце концов, а получить может все!
Он шагнул к Воротам, но приостановился. Разумно ли он поступает? Что ему, собственно, известно об этом времени? Тут Боб услышал, как по лестнице за дверью кто-то поднимается. Вот шаги приближаются к его двери… Внезапно он понял, что это Женевьева — это придало ему решительности. Он шагнул в диск.
КОЛУМБ БЫЛ ОСТОЛОПОМ
В прохладные сумерки бара вошел новый посетитель, и сидящий у столика в углу жизнерадостный толстяк завопил, перекрывая голосом шум кондиционера:
— Эй, Фред! Фред Нолан! Идите к нам! Познакомьтесь с профессором Эпплби — главным инженером звездолета «Пегас». Я только что продал профессору партию стали для его коробочки, давайте по этому поводу выпьем!
— С удовольствием, мистер Барнс, — согласился Нолан. — А с профессором мы знакомы, моя компания поставляет ему приборы.
— Ну тогда тем более необходимо выпить. Что вам, Фред? «Старомодный»? А вам, профессор?
— И мне. Только не зовите меня профессором, пожалуйста. Во-первых, я не профессор, во-вторых, чувствую себя стариком, когда вы меня так называете.