Рассказы
Шрифт:
Для передачи волны от одной моды к другой нужно было двигаться, а чтобы передать ее эффективно, следовало учитывать все разовые совпадения и расхождения гармоник. Переход с 1000 на 1250 миллигерц возможен лишь при их синхронизации с учетом разделяющего интервала в четверть герца. Это похоже на то, как раскачиваешь детские качели с естественной частотой. Только вместо развлечения единственного ребенка, ты стоишь между двумя качелями и действуешь в качестве посредника, пытаясь спланировать свое вмешательство так, чтобы одно дитя ускоряло другое. Способ подталкивания волны, конкретный момент и место ничуть от тебя не зависели; однако правильным образом меняя свое положение, ты мог добиться контроля над взаимодействием. Каждая пара гармоник была разделена пространственным интервалом, как муаровый рисунок [45] .
45
Муаровый рисунок возникает на двух поставленных под луч света кусочках ткани. Становится то прозрачным. то непроницаемым, в зависимости от положении нитей — перекрывают они друг друга или нет.
Джамиль рванулся по полю со скоростью — и под углом — рассчитанными для достижения сразу двух благоприятных для него переходов. Он инстинктивно оценивал текущий спектр волны по боковым линиям; он знал, какие из находящихся в его распоряжении гармоник способны привести к голу, а какие уменьшат эту возможность. Прорезав искрящиеся цветовые полосы, он ощутил посланную арбитром тактильную подпитку его визуальных оценок и вычислений, позволяющую ощутить разницу между цикличным подталкивающим, ничем не закончившимся движением взад и вперед и мягкой, но настойчивой силой, означавшей, что он успешно ведет биение.
Чусок немедленно крикнул:
— Бери, бери! «Два-десять»!
Спектральные территории каждого игрока взаимопересекались, и приходилось как передавать амплитуду от партнера к партнеру, так и владеть ею на своей собственной территории.
«Два-десять» — гармоника с двумя максимумами по ширине поля и десятью по его длине, пульсирующая с частотой 1160 миллигерц — постепенно наполнялась, потому что Чусок закачивал дополнительную амплитуду, отбирая энергию из более слабых мод.
Джамиль должен был ослабить ее, отправляя амплитуду в нужное место. Любая мода с четным числом максимумов поперек поля не помогала забить гол, потому что узел ее — нулевая точка между максимумами — находился в самой середине поля, между воротами.
Он ответил на запрос движением руки и изменил свою траекторию. Минуло уже лет десять, с тех пор как он в последний раз выходил на это поле, однако сложная сетка вероятностей запомнилась наизусть: он мог перевести гармонику «два-десять» — в «три-десять», в «пять-два» или «пять-шесть» — уверенно и за один раз.
Двигаясь по траве, тщательно оценивая взглядом правильный угол, он увеличивал свою скорость до тех пор, пока не почувствовал: разрушительные биения уступают его силе; и вспомнил вдруг как некогда — столетия назад, в другом городе — ежедневно, неделю за неделей в течение сорока лет, играл в составе одной и той же команды. Лица и голоса всплыли в памяти. С ним играли тогда Хашим, его девяносто восьмой ребенок, и Лейла, внучка Хашима. Потом он сжег свой дом и отправился дальше, но сейчас канувшая в небытие эра вернулась к нему, словно нечаянный дар. Запах травы, выкрики игроков, ощущение собственных ног, ступающих по земле, резонировали с прошлыми подобными ощущениями, связывая воедино столетия, связывая вместе всю его жизнь. Он никогда не мог по собственной воле ощутить ее продолжительность; лишь иногда какие-то мелочи, сфокусированные мгновения, подобные этому, разрывали горизонт повседневных хлопот, открывая заново ошеломляющие перспективы.
Мода «два-десять» истощалась быстрее, чем он ожидал; зигзаг осевой линии исчезал прямо перед его глазами. Оглядевшись вокруг, он заметил, что Маргит исполняет сложный маневр Лиссажу, аккуратно управляя сразу дюжиной преобразований. Джамиль застыл, одновременно восхищаясь ее виртуозностью и решая, что делать дальше; не было смысла соревноваться с ней, она и так превосходно завершала поставленное ему Чусоком задание.
Маргит — его соперница, однако обоим нужен был одинаковый вариант спектра. Из симметрии поля следовало, что голеван волна равно полезна для обеих сторон, — однако преимуществом воспользуется только одна, которая
Пробегавшая мимо Пенни ехидно бросила ему через плечо:
— Ну что, решил помочь ей перейти на «четыре-шесть», так?
Она улыбалась, но Джамиль почувствовал себя задетым: он застыл на своем месте уже на десять-пятнадцать секунд. Едва передвигать свои ноги и предоставлять противнику право трудиться, в общем, не запрещалось, тем не менее подобную тактику обычно считали постыдной и жалкой. Кроме того, весьма рискованно позволять конкурентам создавать волну, которую сам не сможешь использовать.
Он вновь просмотрел спектры и быстро рассортировал альтернативы. Все, на что он способен сейчас, будет иметь нежелательные побочные эффекты. Никаких волшебных средств, позволяющих влиять на гармоники, находящиеся на территории другого игрока, не существовало. Любое действие, позволяющее необходимые ему переходы, вызовет множество последствий — по всему спектру. Наконец он выбрал реакцию, способную ослабить нападение противника, породив при этом минимальные отрицательные эффекты.
Джамиль погрузился в игру, планируя каждое действие на два хода вперед. Решив перейти на бег, он оставался в движении до тех пор, пока спина не покрылась потом, не заныли лодыжки и не запела кровь во всем теле. Он вовсе не был ослеплен телесными ощущениями — ни текущего мгновения, ни воспоминаний прошлых игр; он просто позволил им охватить себя дуновением ветра. Знакомые голоса кричали ему отрывистые команды: волна приближалась к голевому спектру; все праздные разговоры стихли, рассеянные взгляды уступили место целенаправленным жестам. Сторонний наблюдатель счел бы происходящее верхом нелепости: двадцать два игрока превратились в сцепленные шестеренки бесполезной машины. Джамиль улыбнулся этой мысли, но не позволил себе вступать в сложные воображаемые споры. Ответом стал каждый шаг его, каждая хриплая просьба, обращенная к Йанну, Джореси, Чусоку, Марии, Эвдоре или Халиде. Они были его друзьями, он вернулся к ним. Вернулся назад в мир.
До первой голевой вероятности оставалось тридцать секунд. Возможность должна была представиться команде Джамиля, — в результате нескольких минимальных коррекций амплитуды. Маргит держалась на расстоянии, но Джамиль постоянно ощущал на себе ее взгляд, буквально всей кожей чувствовал ее усилия, ослабляющие его контакт с волной. Теоретически, став в нужном месте поля и повторяя в зеркальном отображении движения противника, можно было парировать его усилия. Однако на практике ни одна, даже самая искусная, команда не могла полностью заморозить спектр. Дальнейшее разрушение волны считалось началом военных действий, победа в которых нежелательна. Тот, кому удавалось чрезмерно ослабить волну, облегчал задачу противнику, крайне ухудшая при этом свои собственные шансы на гол.
Джамиль еще располагал двумя почти паритетными гармониками, которые он надеялся ослабить, однако всякий раз, когда он менял скорость, чтобы попробовать новый переход, Маргит почти мгновенно блокировала его действия. Он жестом попросил помощи у Чусока, но у того были собственные проблемы с Езкиелем. Можно попробовать затруднить действия Маргит, вводя нежелательные для нее амплитуды. Джамиль смахнул пот с глаз; он уже видел, как волна складывается в характерную ступеньку — знак того, что она вот-вот поразит цель. Однако, находясь на середине поля, невозможно точно определить ее форму.
Вдруг Джамиль ощутил, как волна толкнула его. Он не стал тратить время, отыскивая Маргит; должно быть, Чусок сумел-таки отвлечь ее. Находясь почти на боковой линии, он тем не менее смог плавно развернуться, не прерывая обоих намеченных переходов.
Две длинные составляющие вероятности, промодулированные последовательностью осциллирующих пучностей, тянулись вдоль краев поля. Третья, более короткая компонента, в своем движении вдоль центровой линии таяла, возникала снова, сливалась с другими, достигавшими лицевых линий поля, образуя почти прямоугольное плато, включавшее в себя ворота.