Рассказы
Шрифт:
— Вот окаянный народ-то, каждому объясняй да еще по шее толкай, а чтоб самим к порядку привыкать, этого — умрешь, не добьешься.
Тяжелые вещи
На базарной площади, где прежде торговали готовым платьем, железом, горячей колбасой и всем прочим, стояли запертые и забитые досками лавчонки, а в проходах между ними и по всей площади, на навозе и подтаявшему льду были разложены на мокрых рогожках всякие товары: у кого пара ржавых селедок, две пуговицы
— Облавы нынче не было? — спрашивали вновь подходившие.
— Вчерась была, — неохотно отвечал кто-нибудь из торговцев.
Продавцы то и дело зорко оглядывались по сторонам и при всякой тревоге делали приседающее движение, чтобы схватить за углы свои рогожки с товарами и лететь куда-нибудь на ближайший пустой двор.
Какая-то барыня в мятой шляпке принесла лампу с абажуром в виде матового шара и, нерешительно оглянувшись по сторонам, спросила:
— А ничего, позволяют торговать-то?
На нее и на ее лампу молча и недоброжелательно посмотрели.
— Позволяют… тому, у кого ноги проворные, — сказала молодая торговка в полушубке, поправив платок на голове и не взглянув на спрашивавшую.
— А ты, матушка, в первый раз, что ли, вышла? — спросила пожилая торговка, у которой на рогожке были разложены пять селедок и велосипедный насос.
— В первый…
— То-то я вижу… лампу-то с шаром взяла. Ежели, грешным делом, спешить придется, как бы тебе ее не раскокали.
— Они все чисто с неба свалились…
— Ты уж, как чуть что, поглядывай вон на того старика, что замками торгует, он у нас сметливый.
Какой-то человек в поддевке, торговавший стаканами и вазочками, недовольно покосился и сказал:
— С замками-то всякий дурак будет сметлив. Их стряхнул в мешок и айда. А ты посуду пойди так-то стряхни. Вот наказал бог товаром.
— А вон еще умная голова идет.
Все оглянулись. К ним подходила женщина с креслом на голове, которое торчало ногами вверх. Женщина поставила кресло и остановилась, тяжело дыша.
— Еще-то у тебя потяжельше ничего не нашлось? — спросила молодая торговка.
— Последнее, матушка.
— Они все думают, как до свободы.
Вдруг все прислушались.
— Стой, свистят…
В самом деле послышался какой-то свист.
Старичок с замками не обратил никакого внимания на свист и даже стал раскуривать трубочку. Все мало-помалу успокоились.
— Пропасти на вас нет, запугали наотделку, все селедки со страху в грязь вывалила, — сказала селедочница.
— Вот как этого свисту боишься, ну, хуже нет…
— Вчерась без свисту хорошо обделали…
— У тебя-то что, — схватила свою рогожку и до свидания, а вот эти-то — с лампой да с креслом — что будут делать? Спаси, царица небесная.
Из переулка выехал человек с кадкой
— Сторонись, бабы. Облава вчерась была?
— Была.
— Ну, значит, нынче не будет.
— Вишь, прямо чуть не на телеге прискакал. Тише ты, домовой, прет прямо на человека.
— Вот такие-то окаянные, случись что, — и пойдут с своими кадушками через головы скакать. И как не запретят только.
Вдруг старичок с замками насторожился, ни слова не говоря, сунул в карман трубочку, стряхнул в мешок замки и юркнул в толпу.
А вдали уж был слышен продолжительный негромкий свист, каким охотник дает знать товарищу о замеченном звере.
Пожилая торговка беспокойно оглянулась и вскрикнула:
— Ах, нечистые, с того конца зашли…
— Вот ведь, окаянные, каждый день наладили.
Все мгновенно зашевелились и бросились во все стороны, как раскинувшийся лагерь бросается, ища спасения в бегстве при неожиданном нападении врага. Только виднелись вскидываемые на плечи мешки, кадки, ящики.
— Что на дороге-то мешаешься, чертова голова, раньше бы собирала, не научили тебя еще.
— А ты куда по селедкам шлепаешься? Угорел совсем, мои матушки.
А дальше слышался испуганный визг и хруст посуды: это мужик в фартуке с кадкой капусты катил по рядам.
— Господи, батюшка, вот отнялись ноги со страху, и бежать не знаю куда, говорила, сидя на снегу и плача, какая-то баба.
— Лупи в ту сторону. Отседа зашли. Но навстречу бросившейся толпе раздались свистки милицейских.
— Отрезали, дьяволы! — сказал солдат с мешком картошки на спине, остановившись и плюнув. — Вон куда, — за водокачку надо было обходить. Как бы сразу зашли, так бы и прорвались к переулку.
— Теперь живьем возьмут… да куда ты тут со своей лампой-то! Абажур еще прихватила. Наказание с этим народом.
— Порядков не знают, вот тащут что попало.
— А там вон один оленьи рога приволок. Как подденет, подденет под бок, ну прямо душа с телом расстается.
— Эй вы, чего там заснули? — крикнул солдат в суконной шапке с шишаком. Обходи справа да загоняй всех в угол.
Из-за водокачки выскочили солдаты и рассыпным строем стали сгонять всех в одну сторону.
— Глянь, они и за водокачкой сидели.
— Заходят, кругом заходят. Ах, нечистые! — говорили бабы.
— Обошли… теперь крышка всем, — сказал солдат с картошкой, — они подготовку изделали.
— Сейчас хоть не стреляют, — а спервоначалу, бывало, как залпом в воздух хватят, хватят, так присядешь, и ноги, как чужие.
— Они и сейчас, брат, как не свои.
Старик с селедочницей, молодой торговкой и приставшим к ним солдатом раньше всех успели юркнуть в какую-то подворотню и, пригнувшись, пробрались к пустырю вдоль разломанного забора.