Рассказы
Шрифт:
– Давай сюда трубку, - сказал пастух.
– Положим в нее табачку.
– Да уж придется и трубку у вас попросить.
– Куришь, а трубки нет?
– Обронил где-то на дороге.
Пастух набил табаком новенькую глиняную трубку и, подавая ее незнакомцу, сказал:
– Давай и кисет, заодно и туда положим.
Тот принялся шарить у себя по карманам.
– И кисет потерял?
– спросил хозяин с некоторым удивлением.
– Боюсь, что так, - ответил тот в замешательстве.
– Ладно, заверни в бумажку.
– Он закурил от свечи, затянувшись с такой жадностью, что пламя все всосалось в трубку,
Остальные гости все это время мало обращали внимания на вновь прибывшего, так как были увлечены другим важным делом - вместе с музыкантами обсуждали, что сыграть для следующего танца. Придя наконец к согласию, они уже готовились стать в пары, как вдруг снова раздался стук в дверь.
Заслышав стук, незнакомец, сидевший у камина, взял кочергу и принялся разгребать горящие угли с таким усердием, словно хорошенько их перемешать было единственной целью его жизни, а пастух снова, как и в тот раз, крикнул: "Войдите!" Через мгновение другой путник уже стоял на коврике у двери. Он тоже никому не был знаком.
Этот гость был совсем иного склада, чем первый, - гораздо проще манерами и, по всему своему облику, весельчак и человек бывалый, который в любом месте и в любой компании чувствует себя как дома. Он казался на несколько лет старше первого, седина уже тронула его волосы и щетинистые брови; щеки у него были гладко выбриты, только возле самых ушей оставлены небольшие бачки. Пухлое лицо его уже несколько расплылось, и вместе с тем это было лицо, не лишенное силы. Багровые пятна поблизости от носа говорили о пристрастии к рюмочке. Он откинул свой длинный темный плащ, и под ним обнаружился городской костюм пепельно-серого цвета; в качестве единственного украшения на часовой цепочке, свисавшей из жилетного кармана, болталось несколько тяжелых печаток из какого-то полированного металла. Стряхнув дождевые капли со своей лощеной шляпы с низкой тульей, он промолвил:
– Разрешите укрыться у вас на часок, друзья, а то ведь насквозь промокнешь, пока доберешься до Кэстербриджа.
– Заходите, сударь, сделайте милость, - ответил пастух, хотя, пожалуй, уже не с такой готовностью, как в первый раз. Не то чтобы Феннел был скуповат, этого греха за ним не числилось, но комната была невелика, свободных стульев почти не оставалось, и хозяина, возможно, смущала мысль, что вымокший до нитки путник будет не слишком приятным соседом для женщин и девушек в нарядных платьях.
Меж тем вновь пришедший сбросил плащ и повесил шляпу на гвоздь в одной из потолочных балок, словно ему нарочно указали для нее это место, а затем вышел вперед и уселся за стол. Стол был придвинут почти вплотную к камину, чтобы освободить место для танцев, и угол его приходился у самого локтя первого путника, примостившегося возле огня, так что теперь оба пришельца оказались в близком соседстве. Они кивнули друг другу, и когда знакомство, таким образом, состоялось, первый протянул второму фамильную кружку объемистую посудину из простого фаянса; подобно тому как порог бывает избит шагами пешеходов, так края ее были истерты жаждущими губами многих поколений, ушедших теперь туда, куда уходит все живое; выпуклые ее бока опоясывала надпись желтыми буквами:
Сладко из меня пить,
Без меня веселию не быть.
Второй пришелец с охотой поднял кружку к губам и отхлебнул из нее, а потом еще и еще, пока легкая синева не разлилась по лицу миссис Феннел, с немалым изумлением взиравшей на то, как щедро один из ее непрошеных гостей потчует другого тем, чем ему совсем бы и не пристало распоряжаться.
– Так я и знал!
– с глубоким удовлетворением сказал гость, отрываясь от кружки и поворачиваясь к пастуху.
– Еще когда я проходил по саду, перед тем как к вам постучать, и увидел ульи, что там расставлены, я еще тогда сказал себе: "Где пчелы, там мед, а где мед, там брага". Но такого славного медку я уж не чаял отведать в нынешнее время.
– Он снова приложился к кружке с таким усердием, что дно ее поднялось угрожающе высоко.
– Рад, что вам понравилось!
– радушно сказал пастух.
– Да, мед ничего себе, - подтвердила и миссис Феннел, однако более сдержанным тоном, видимо, считая, что похвала иной раз покупается слишком дорогой ценой.
– Но с ним столько возни, мы, пожалуй, больше не будем его делать.
– Мед и свежий берут нарасхват, а для себя можно сварить немножко сыты из той воды, что остается после промывки вощины.
– Ну, что вы, это было бы прямо грешно!
– укоризненно воскликнул незнакомец в сером, в третий раз прикладываясь к кружке и отставляя ее на стол пустую.
– Хлебнуть эдакого старого медку - да ведь это так же приятно, как в церковь пойти в воскресенье либо убогого приютить в любой день недели!
– Ха-ха-ха!
– отозвался сидевший в углу; до сих пор он молча покуривал трубку, но теперь счел своим долгом показать, что им оценено остроумие собеседника.
Надо сказать, что старый мед, изготовленный так, как его готовили в те дни, из чистейшего, без крошки вощины, меда, собранного в том же году: четыре фунта меда на галлон воды, с надлежащей примесью яичных белков, дрожжей, кардамона, имбиря, гвоздики, мускатного ореха и розмарина перебродивший как следует, разлитый по бутылкам и постоявший в погребе, этот мед был весьма крепким напитком, хотя на вкус и казался не так крепок, как был на самом деле. Действие его мало-помалу начало сказываться на незнакомце в сером: вскоре он уже расстегнул жилет, развалился на стуле, вытянул ноги и вообще вел себя так развязно, что невольно привлекал внимание к своей особе.
– Так-то вот, - начал он, - в Кэстербридж лежит моя дорожка, и в Кэстербридж я должен попасть во что бы то ни стало. Я уже сейчас был бы там, да вот дождик сюда загнал: ну и что ж, я об этом не жалею.
– Вы разве живете в Кэстербридже?
– спросил пастух.
– Пока еще нет, но думаю туда переехать.
– Ремеслом каким-нибудь хотите заняться?
– Что ты, - вмешалась жена пастуха.
– Разве не видишь: гость наш, по всему, человек с достатком, на что ему работать.
Серый незнакомец помолчал с минуту, словно взвешивая, подходит ли ему такое определение. Затем решительно его отверг.
– С достатком!
– сказал он.
– Нет, сударыня, это не совсем верно. Я рабочий человек, да! Приходится работать. Вот доберусь я до Кэстербриджа дай бог, чтобы в полночь, - а уж в восемь пожалуйте на работу. Да-с! Дождь ли, снег ли, хоть разорвись, хоть лопни, а свою работу я завтра должен сделать.
– Бедняга! Так, значит, вы хоть и по-городскому одеты, а на поверку еще беднее нас?
– откликнулась жена пастуха.